Исчезнувшая библиотека

Тем временем в театрах Александрии (даже когда арабы осаждали город, их там оставалось около четырехсот) чередовались в пестрой мешанине грандиозные исторические драмы, приспособленные ко вкусам различных народов, населявших многоликую столицу. У греков, большей частью происходивших из азиатских городов, пользовалась успехом драма, основанная на истории Гигеса, рассказанной Геродотом. Наверное, излишне напоминать, что пикантные сцены этой истории — когда Кандавл, одержимый красотой своей жены, заставляет своего министра спрятаться в спальне и смотреть, как царица раздевается, — обеспечили посредственной компиляции успех и какое-то количество списков. Некоторые ради забавы сами записывали для себя ту или иную сцену. В театрах, которые посещали евреи, фурор производили так называемые трагедии некоего Иезекииля, представлявшие, в ряде картин, сопровождаемых хорами, самые знаменитые и волнующие эпизоды Ветхого Завета: историю Моисея, исход из Египта, вавилонское пленение. Этот материал был не менее увлекательным, чем гаремные истории, извлеченные из Геродота, и даже некоторые греческие авторы осмеливались перерабатывать его для сцены. Такую попытку, например, предпринял Теодект из Фаселиса, но ему помешала катаракта.

Однако теперь, когда мудрецы из Иерусалима, цвет раввинов, знатоков традиции, прибыли в Александрию, мало того, выказали недовольство этой смесью священного и профанного, власти города стали чинить препятствия театральным представлениям на темы из священной истории. Прежде всего, пьесы ставились, разумеется, на греческом языке, привычном также и для евреев, ходивших на такие спектакли. Казалось чуть ли не оскорблением, что, в то время как мудрецы с такой сакральной торжественностью приступали к долгожданному переводу Пятикнижия на греческий язык, в городе плодились самопроизвольные и недостоверные сценические версии. Не следовало потворствовать образовывавшейся путанице, которую еще усиливало то обстоятельство, что — это и Деметрий указывал в одном из отчетов правителю — в обиходе уже имелись греческие переводы «священного» писания, не авторизованные и малоудачные.

Тем не менее, вопреки тому, чего можно было ожидать, семьдесят два мудреца не были введены в Мусей, где они могли бы спокойно трудиться, но размещены в семи стадиях от города, на островке Фарос. На каждом этапе работы Деметрий ездил к ним вместе с помощниками для окончательной переписки переведенных и согласованных фрагментов. За семьдесят два дня семьдесят два переводчика закончили работу.

VIII В клетке муз

Но и в Мусее жизнь отнюдь не протекала спокойно. «На многолюдной земле Египта, — ехидничал поэт-сатирик того времени, — вскармливаются писаки-книжники, вечно клюющие зернышки в клетке муз». Тимон, философ-скептик, приводящий эти слова, знал, что в Александрии — он говорит более расплывчато: «в Египте» — имеется легендарный Мусей; ученый называет его «клеткой муз», намекая на сходство его обитателей с редкими, чужестранными, ценными птицами. Еще философ говорит, что они «вскармливаются», опять же намекая на материальные привилегии, предоставленные им царем: бесплатная еда, жалование, освобождение от налогов.

Тимон их называет «charakitai», то есть «рисующими каракули» на свитках папируса, сознательно прибегая к игре слов: «charax» означает «укрепление», вольера, в котором живут, скрытые ото всех, эти роскошные птицы. И чтобы продемонстрировать, что без них легко можно обойтись, что под тайной и молчанием, которые их окружают, на самом деле скрывается пустота, с презрением рекомендует Арату, автору «Явлений», часто его навещавшему, использовать «старые списки» Гомера, а не «уже исправленные», намекая на неустанный труд Зенодота Эфесского, первого библиотекаря Мусея, над текстами «Илиады» и «Одиссеи». Например, в 88 стихе Четвертой песни «Илиады» Зенодот заменяет текст там, где речь идет об Афине, которая в чужом обличье смешивается с рядами троянских воинов и «Пандара, богу подобного, ищет, кругом вопрошая»: ему казалось невозможным, чтобы богиня «прилагала усилия, отыскивая какой-то предмет». В Первой песне он предложил устранить стихи 4 и 5, знаменитые строки о «плотоядных птицах и псах», по какой-то еще причине, которая, к счастью, не показалась убедительной никому, кроме него. Не так уж был неправ Тимон, которого все это раздражало.