Хорошо известно, что мнения ученых относительно достоверности рассказа Страбона расходятся. Однако же то, что приведенные им сведения восходят, как представляется, к Тиранниону, свидетельствует в пользу тех, кто Страбону доверяет. Подтверждает это и указание Посидония (у Афинея, V, 2146) на то, что Апелликонт приобрел «библиотеку Аристотеля»: это — авторитетное подтверждение немаловажной подробности рассказа Страбона. Посидоний — великолепный свидетель, и потому, что он, как современник, хорошо знал обстоятельства: куда попали в конце концов свитки Нелея, и благодаря его профессиональному интересу к судьбам столь важной коллекции философских трудов. В этом плане важным является также и свидетельство, весьма развернутое, такого ученого, как Плутарх («Жизнеописание Суллы», 26), который — не будем об этом забывать — располагал непосредственными сведениями о многих философских произведениях после Аристотеля (и современных ему, и более ранних), и в них, надо думать, имелись отсылки к этой коллизии, наложившей отпечаток на развитие послеаристотелевской греческой мысли.
Свидетельство, по-видимому независимое, о роли Апелликонта можно обнаружить в арабском списке произведений Аристотеля, получившем название «списка Птолемея-философа». Он приводится, с заглавиями по-арабски и по-гречески, в «Истории мудрецов» Ибн аль-Кифти. Самое аккуратное издание этого текста приведено в работе Ингемара Дюринга «Aristotle in the Ancient Biographical Tradition» (Гётеборг 1957, pp. 21-231). Там, под номером 92, значится заглавие: «Вот книги, обнаруженные в библиотеке человека по имени Апелликонт (Абликун)».
В его работе приводятся еще два списка произведений Аристотеля: составленный Диогеном Лаэртским (V. 22-27) и приложенный к так называемой «Vita Menagiana» (Дюринг, pp. 81-89).
О происхождении этих списков мы имеем единственное неопровержимое свидетельство, данное Плутархом в главе 26 «Жизнеописания Суллы». Плутарх сообщает, что, в конечном итоге, издание произведений Аристотеля, которые прибыли в Рим вместе с добычей Суллы, предпринял Андроник Родосский; он же «составил каталоги, ныне имеющие хождение». Относительно Андроника мы узнаем от Порфирия, что он «разделил на трактаты (εἰς πραγματείας) произведения Аристотеля и Теофраста, собирая в едином месте сходные темы» («Жизнь Плотина, 24»). Этот метод весьма близок к пинакографическому. Порфирий сравнивает свое исследование творчества Плотина с трудами Андроника:
Так же точно и я, располагая пятьюдесятью четырьмя книгами Плотина, разделил их на шесть эннеад, радуясь тому, что достиг, вместе с именем эннеады, совершенного числа шесть; каждой эннеаде я предназначил собственную тематику, и свел их воедино, поставив вперед более простые вопросы. В самом деле, в первой эннеаде содержатся следующие писания /…/; во второй собраны трактаты о физике, и т.д.…
Таким образом, тематическая группировка и составление каталогов тесно связаны между собой.
Поскольку для Плутарха, через век после Андроника, каталоги Андроника являются
Понятно, что над такими текстами, как перечни, работать трудно, ибо они подвергаются добавлениям и сокращениям более, чем тексты любого иного рода. Не случайно три сохранившихся перечня трудов Аристотеля отличаются прежде всего объемом: «менагианский» перечень, например, непосредственно восходящий к списку Исихия Милетского (VI в. н.э.), включает в себя, помимо пунктов, указанных у Диогена, приложение, в котором приводятся еще кое-какие трактаты (в частности, «Метафизика»). Но Моро утверждает, будто может доказать, что в каталоге Диогена имеется лакуна, которую можно заполнить, как раз включив заглавие «Метафизика». Подобные доводы, несомненно, сужают доказательную базу гипотезы Моро о происхождении первых двух перечней от работы Аристона Кеосского, который преподавал в Ликее в конце III века до н.э. (pp. 243-247).