Исчезнувшая библиотека

Феофил, — пишет этот джентльмен с явным неодобрением, — приступил к разрушению храма Сераписа, не встретив никакого сопротивления, кроме тяжести и крепости самого материала. Эти же препятствия оказались непреодолимыми, и ему пришлось, скрепя сердце, пощадить фундамент. Богатую библиотеку разграбили или уничтожили, и лет двадцать после того зрелище пустых полок /речь идет об Орозии/ вызывало сожаление и презрение в каждом, чей ум не был вовсе затемнен религиозными предрассудками. Пока золотые и серебряные статуи и сосуды переплавлялись, а те, что были сделаны из менее ценных металлов, разбивались в куски и с пренебрежением выбрасывались, Феофил подстрекал толпу, изобличая обман и пороки жрецов, поклонявшихся идолам.

Костры из книг — часть христианизации. Еще при Юстиниане в столице империи сцены вроде той, что описал Малала, повторялись достаточно часто: «в июне месяце того же года, — пишет хронист из Антиохии, — нескольких греков /то есть язычников/ арестовали и протащили по улицам, а их книги сожгли на Кинегии вместе с изображениями и статуями их жалких богов» (p. 491 ed. Bonn.). Кинегий был местом, куда выбрасывали трупы казненных.

15 Эпилог

В 357 году нашей эры ритор Фемистий, кропотливый комментатор Аристотеля и сенатор новой столицы, забил тревогу. Восхваляя инициативу Констанция по созданию в Византии императорской библиотеки, Фемистий подчеркивал неотложность такового предприятия, ведь иначе, предупреждал он, великим классикам грозит серьезная опасность («Панегирик Констанцию», pp. 59-60). Уже и до того неоднократно с вершины империи спускалась программа по срочному спасению исчезающих книг. В начале своего правления Домициан (81—96 н.э.) решил «восстановить сгоревшие библиотеки», для чего «велел разыскивать по всей империи списки исчезнувших произведений» и «направил в Александрию людей, чтобы те скопировали и выправили тексты» (Светоний «Домициан», 20). Но во времена Фемистия, в середине IV века, инициатива Констанция уже казалась обороной последнего рубежа. Через семь веков после первого Птолемея цикл, по-видимому, завершился.

В эллинско-римском мире библиотеки были многочисленны, но эфемерны, не только крупнейшие, но также и меньшие по размеру, городские, местные; ими, как термами и гимнасиями, гордились civitas[8], сотрясаемые военным безвластием.

Среди первых — из величайших — пострадала библиотека Адриана в Афинах, разоренная герулами, которые проникли в сердце империи, не встретив особого сопротивления (267 г. н.э.). Через несколько лет пришел черед Александрии. К тем временам относится истинный конец великой библиотеки, погибшей в ходе конфликта между Зенобией и Аврелианом, когда, по словам Аммиана, Александрия утратила квартал (amisit regionem) «quae Bruchion appellabatur, diuturnum praestantium hominum domicilium» («называвшийся Брукион, который служил в течение долгого времени местом жительства выдающихся мужей») (XXII, 16, 15); квартал, где некогда, отмечает через несколько лет Епифаний, находилась библиотека, «а теперь там пустыня» («Patrología Graeca», 43, 252). В мире, чьи книги, увы, ветшали быстро, следы ее непрерывной деятельности, единственной, прослеживаются регулярно, почти что вплоть до самого конца. Через двадцать лет после войны в Александрии Страбон посещает Мусей и описывает его. Через полвека император Клавдий (41—54 н.э.), ученейший знаток древностей, велит построить в Александрии новый Мусей рядом со старым (Светоний «Божественный Клавдий», 42). Через сорок лет один из худших его преемников, Домициан (81—96 н.э.) отправляет в Александрию комиссию с целью снять копии с книжных сокровищ, хранящихся в городе.

Сохранились также и подлинные документы: например, частное послание, касающееся продажи корабля, которая имела место 31 марта 173 г. н.э.: там имеется подпись некоего Валерия Диодора, «бывшего библиотекаря и члена Мусея» (Папирус Мертона, 19). И, наконец, в начале III в. Афиней Навкратийский: его ученый каталог, вылившийся в пир мудрецов, предполагает, по-видимому (хотя воображаемый симпозион и происходит в Риме), изобилие книг, происходящих с родины таинственного автора.