Читаем Исчезнувшая библиотека полностью

Моя интерпретация двух известных терминов, относящихся к классификации свитков (συμμιγεῖς и ἀμιγεῖς) необычна. Общепринятыми являются две гипотезы: а) «свитки разрозненные» и «свитки избранные» (F. Ritschl «Die Alexandrinischen Bibliotheken», 1838, pp. 3-4 = «Opuscula», I, pp. 5-6); б) «свитки смешанные» и «monobybloi» (содержащие одно произведение) (Bernhardy, Schneidewin, Birt, Dziatzko ecc.): это господствующее мнение. Против Ритчля можно высказать несколько возражений; в частности, то, что 200 тысяч свитков Пергама, которые, если верить Плутарху («Жизнеописание Антония», 58), все были ἀμιγεῖς, — это чересчур много: в два с лишним раза больше, чем «избранных свитков» в Александрии. Против господствующей интерпретации следует, с другой стороны, привести такой довод: подавляющее преобладание «смешанных» свитков кажется невероятным; а более всего невероятно само понятие «смешанный» свиток (А. Petrucci «Dal libro unitario al libro miscellaneo, in: Tradizione dei classici, transformazione della cultura», a cura di A. Giardina, Roma — Bari 1986, p. 16).

Но «monobyblos» (ἀμιγής) как раз имеет своей противоположностью не «смешанный» свиток, а свиток, который вместе с другими образует цельное произведение. Такие случаи преобладают, отсюда и диспропорция: 400 тысяч против 90 тысяч. К тому же не библиотечное значение слова συμμιγής — «объединяющий, присоединяющийся к другим, пропадающий среди других, смешивающийся с другими».

Свиток — «единица измерения» в подсчетах библиотечных фондов. Поэтому в античных источниках приводятся количества, на первый взгляд впечатляющие — сотни тысяч свитков; а происходит это как раз благодаря тому, что счет идет не по произведениям, а по свиткам. Аналогичным и, по-видимому, до сих пор действующим является китайский обычай подсчитывать фонды библиотек в шуанях, то есть в сброшюрованных листах, которые составляют каждую книгу.

14

Костры

В письме к императору Мануилу I (1143—1180) ученейший муж Иоанн Цец рассказывает сон, или, точнее, долгий кошмар, мучивший его на протяжении длинной, полубессонной ночи. Вначале его осадило и атаковало (во сне) целое войско блох, «более многочисленное, чем то, какое Ксеркс повел на Европу»; потом, уже на заре, ему показалось, будто он увидел в руках мастерового, сидящего у парфюмерной лавки, книгу, которую он никак не мог отыскать и при этом сильно желал заполучить, «Историю скифов» афинянина Дексиппа: этот аристократ из древнего рода в бурном III веке н.э. сражался с герулами под стенами Афин. Но драгоценная, желанная книга представала перед грамматиком в его кошмаре объятой пламенем: листы пергамента съежились, шнуры, скреплявшие тетрадки, лопнули, самым жалким образом свисая с корешка, и все-таки можно было разглядеть, даже очень отчетливо, «божественные письмена» («Письма», 58). Вожделенная книга, уже недоступная, снится ученому, тоскующему по ней, будто бы выходящей из пламени, которое давно ее поглотило.

История древних библиотек часто завершается огнем. Гален считает, что пожары и еще землетрясения — наиболее частые причины уничтожения книг (XV, p. 24 Kühn). Пожары не возникают просто так, из ничего. Словно какая-то высшая сила вмешивается в определенный момент и подавляет организм, вышедший из-под контроля: из-за его бесконечной способности к росту, а также из-за двусмысленной (имея в виду фальшивки) природы материалов, в него вливающихся.

Трудно сказать, когда утвердилась мысль о том, что библиотека гибнет в огне. Возможно, она глубоко коренится в представлении, более или менее смутном, о том, как погибли библиотеки великих восточных царств, где неизбежный пожар во «дворце» подразумевал также и пожар в прилегающей к нему библиотеке. Библиотеке закрытой, принадлежащей только царю, уединенной, а значит, для большинства запретной: такова потаенная библиотека Рамзеса рядом с его монументальной гробницей; такова и библиотека Мусея, расположенная внутри хорошо охраняемого царского квартала Птолемеев. Со временем этот образ распространился задним числом на общины, которые, подобно Афинам, долгое время библиотек не имели вовсе. Так, Зосим утверждал, будто химерическая «библиотека Афин» сгорела в какой-то неопределенный момент при жизни Демосфена.

Такие сведения о пожарах, хоть и непроверяемые, иногда повторяются в разные эпохи, хотя и относятся к одной и той же библиотеке. Это так для Александрии; так для Антиохии, где Мусей горел при Тиберии, а потом при Иовиане.

Эту скорбную традицию продолжили христиане, объявившие войну старой культуре и ее святилищам: библиотекам в том числе. Это — третий фактор, способствующий разрушению. Нападение епископа Феофила на Серапион, изображенное Гиббоном, может служить отличным примером:

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций
1917 год: русская государственность в эпоху смут, реформ и революций

В монографии, приуроченной к столетнему юбилею Революции 1917 года, автор исследует один из наиболее актуальных в наши дни вопросов – роль в отечественной истории российской государственности, его эволюцию в период революционных потрясений. В монографии поднят вопрос об ответственности правящих слоёв за эффективность и устойчивость основ государства. На широком фактическом материале показана гибель традиционной для России монархической государственности, эволюция власти и гражданских институтов в условиях либерального эксперимента и, наконец, восстановление крепкого национального государства в результате мощного движения народных масс, которое, как это уже было в нашей истории в XVII веке, в Октябре 1917 года позволило предотвратить гибель страны. Автор подробно разбирает становление мобилизационного режима, возникшего на волне октябрьских событий, показывая как просчёты, так и успехи большевиков в стремлении укрепить революционную власть. Увенчанием проделанного отечественной государственностью сложного пути от крушения к возрождению автор называет принятие советской Конституции 1918 года.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Димитрий Олегович Чураков

История / Образование и наука