Исчезнувшая сестра [litres]

Виктор не стал останавливать Юрия. Суворов-младший напомнил ему, что тот, как и все члены «восьмерки», дал подписку о неразглашении всего, что касается работы над проектом «Верхний лагерь». В случае нарушения этого обязательства ему грозит выплата значительной компенсации за деловой и моральный ущерб. Юрий в ответ сказал, что единственное, что он теперь собирается сделать, – это забыть о «Верхнем лагере», Мокшафе и самом Викторе.

После отъезда Юрия Виктор собрал теперь уже «семерку», сообщил ее членам о болезни Мокшафа и предложил им в тот же день сдать кровь для проведения теста на гепатит. Результат анализа оказался у всех отрицательный. Однако, несмотря на хорошую новость, никто не желал и думать о продолжении работы над проектом. Сразу же после теста все члены «семерки» покинули «Трансформатор».

Виктор напомнил, конечно, и им об их подписке о неразглашении какой бы то ни было информации о «Верхнем лагере». Не особенно доверяя этим людям, он предложил им соблазнительное денежное вознаграждение, если они подпишут заготовленное им заявление рабочей группы о прекращении ее существования в связи с завершением подготовки проекта. Там имелась приписка об отсутствии каких-либо опасностей для здоровья членов данной группы во время их пребывания в «Трансформаторе». Все семеро взяли деньги и подписали это заявление.

* * *

После бесславного финала проекта «Верхний лагерь» плечи у Федора повисли, а его голова все чаще была опущенной. Он ходил все медленнее, все реже выходил из дома и навсегда отменил индивидуальные даршаны для ретритеров. Его теперь никто не видел, кроме Элеоноры, Виктора и Парджамы.

Теперь Мокшаф ушел в ретрит по-настоящему. К внешней самоизоляции добавилась еще и внутренняя. При встречах со своими тремя друзьями он больше не смотрел им в глаза. Взгляд Мокшафа стал бесстрастным и всегда устремлялся или в собственные глубины, или в какую-то даль за пределами видимости.

* * *

– О чем ты говорила с Федором в тот период?

– Только о текущих делах.

– А о том, что произошло? Неужели вы об этом не говорили?

– А что об этом говорить? Когда члены рабочей группы уехали из лагеря, Федор сказал, что и сам бы так поступил на их месте. Нельзя врать в делах, которые требуют веры. Он сделал ошибку, и она была неисправима.

– Ошибки можно еще и прощать, – заметила я.

– Я ему это говорила. Он сказал, что вранье не простил бы и сам. Все другое – да, а вранье – нет.

– Почему так безапелляционно? Бывают же случаи, когда правду сказать нельзя.

– Но не в духовной жизни, – резко возразила Элеонора.

– И ты так думала?

– Тогда – нет. Теперь – да.

– Что изменилось? – спросила я.

– Наступила на те же грабли.

22

Когда Федор замкнулся в себе после закрытия проекта «Верхний лагерь», Элеонора стала думать, что жизнь потеряла для него смысл. Но он через какое-то время вдруг воспрял, правда, только внутренне. Его физическое состояние продолжало ухудшаться, в то время как глаза у него снова засияли, а на губах опять начала появляться его притягательная мягкая улыбка.

Ходить Федору становилось все труднее. Инвалидное кресло было бы для него хорошим подспорьем, но он его не хотел. С какого-то момента Федор мог передвигаться вне дома только с чьей-то поддержкой. Когда он выходил на прогулку по территории верхнего лагеря, рядом с ним была Элеонора. Но потом появился еще один человек, кто стал с ним гулять, – его мать.

Софью Ивановну все же обеспокоил мой рассказ о ее сыне во время нашей последней встречи, и в результате она решила отправиться к Федору, чтобы все увидеть своими глазами. Это было вскоре после того, как Мокшаф вышел из депрессии после краха главного дела своей жизни.

* * *

Софья Ивановна застала сына на исходе физических сил, но жизнерадостным, а Элеонору – изнуренной и мрачной. В бунгало Федора имелась комната, которой они не пользовались. Софья Ивановна, никого ни о чем не спрашивая, поселилась там и взяла на себя полный уход за сыном.

Мать была с Федором до конца его дней, которых оставалось не так уж много. Она практически вытеснила Элеонору из его жизни. Это было и хорошо и плохо. Хорошо, потому что Эля уже тоже была на исходе сил, плохо – потому что она и Федор оказались на расстоянии друг от друга, а этого они не хотели.

Но было невозможно даже хоть немного отодвинуть Софью Ивановну от Федора: он был для нее никакой не Мокшаф со своей отдельной жизнью и далекими от нее потребностями, а только всего лишь умирающий неженатый сын. А рядом с умирающим неженатым сыном в ее понятии должна быть мать. Как выразилась Элеонора, этот жизненный принцип врос в Софью Ивановну с некоторой кривизной и занял в ее образе мыслей больше места, чем подобает, как это бывает с зубом мудрости. Когда такой зуб растет в полости рта криво, он давит на соседний зуб и может вызывать воспаление десны.