Исчезнувшая сестра [litres]

Физическая нагрузка, связанная с уходом за тяжелобольными, подчас доводила Элеонору до изнурения, но ей было чаще хорошо с Федором, чем трудно. Она бы предпочла все так и оставить и добилась бы своего, несмотря на сопротивление Софьи Ивановны, если бы не одно обстоятельство, связанное с ней самой: она привязалась к «печеночному чаю».

После того как Элеонора убедила Федора отказаться от этого чая, оставалась часть его запаса, стаканов на десять. Этот остаток она на всякий случай спрятала у себя, а потом как-то раз в момент усталости взяла и заварила «печеночный чай» для себя. Знала о том, что он может взбадривать, и решила попробовать. Ну а поскольку эффект этого конопляного зелья Элеоноре понравился, ее любопытство к нему одним разом не ограничилось. Десяти одурманивающих чаепитий хватило с излишком, чтобы плотно к ним привязаться.

Так что дядя Митя потом стал снабжать этим популярным народным средством уже Элеонору. Ей, конечно, тоже пришлось иметь дело с неприятным побочным эффектом, из-за которого страдал Федор, – возникновением депрессивного состояния в промежутках между чаепитиями. А потом у нее еще стала болеть голова.

Элеонора понимала, что с «печеночным чаем» ей надо было кончать, но на это ей не хватало воли. Да и заботы о Мокшафе не оставляли сил для борьбы с собой. К тому же «печеночный чай» помогал ей легче переключаться с ухода за Федором на ретритеров, с которыми ей все еще приходилось иметь дело. Она привыкла принимать это снадобье перед каждым из своих выходов к ним в конференц-зал, чтобы прийти в соответствующее настроение, что означало почувствовать себя энергичной и бесшабашной.

Приезд Софьи Ивановны и ее участие в уходе за Федором дали Эле возможность наконец-то взяться за себя, но она так и не переходила от намерения к делу. В этом состоянии ее и застало мое сообщение о еще одной драме – той, что разыгрывалась в Москве: угасании нашей с нею матери.

Ей не хотелось верить, что все так серьезно, и она не верила. Она думала, что я предпринимаю еще одну попытку вызволить ее из «Трансформатора» и оторвать от Федора. Но если бы она и поверила в приближавшийся конец Ольги Марковны, она все равно не поехала бы к ней по той простой причине, что считала невозможным предстать перед ней «наркоманкой». У нее не было никакого сомнения, что мать с ее острым глазом неминуемо бы разоблачила ее в каннабисной зависимости и прогнала бы от себя прочь. Потому Эля и ответила на мое послание отказом, не допускавшим возражений.

Вскоре после этого Элеоноре удалось покончить со своей привязанностью к «печеночному чаю». К депрессии и головной боли добавилась кожная сыпь, и мучения из-за зуда стали подспорьем для расставания с этим зельем.

* * *

Когда Элеонора перестала пить «печеночный чай», ее здоровье начало восстанавливаться. А Федору становилось все хуже. Он перестал вставать с постели и отказывался от еды.

Мокшаф решил больше не сопротивляться капитуляции своего тела перед вирусом гепатита В и был готов оставить его. С его верой в бессмертие духа это не имело для него трагического значения. Он был не пораженная инфекцией биомасса, а воплотившееся в ней дуновение животворного духа.

Когда биомасса теряет свою жизнеспособность, дух из нее исходит и воссоединяется с потоком, от которого временно отклонился, верил Федор. Это он, животворный дух, был ядром его личности, откуда приходили в его сознание интуитивные прозрения и гениальные мысли. А что тело? Всего лишь временная оболочка. С мыслью о реинкарнации Федор так до конца и не сжился, но перспективу бесплотного существования после смерти не исключал. И смерть вызывала у него даже любопытство.

* * *

И вот когда счет пошел на дни, пришла моя телеграмма о кончине матери.

Ехать на похороны Элеонора считала ни к чему. «Похороны – всего лишь ритуал, и их значение было не сравнить с последними днями рядом с Федором», – сказала мне она. И это действительно были его последние дни: не прошло и недели, как Мокшафа не стало.

* * *

– Ты была у Федора в тот момент, когда он умер?

Она сказала «нет» и отвела взгляд.

– Почему? – не отступила я.

– Потому что тогда рядом с Мокшафом была Софья Ивановна. Мы с ней сидели у него по очереди. Никто из нас не мог знать заранее, когда у Мокшафа перестанет биться сердце.

– Почему ты сейчас говоришь Мокшаф, а не Федор?

– Потому что когда я пришла к нему, а он, прямой и спокойный лежал на кровати, то я увидела Мокшафа, а не Федора. Федор уже оставил это тело, а Мокшаф – еще не совсем.

У Элеоноры заблестели глаза, и она, хотя я ее больше ни о чем не спрашивала, стала мне рассказывать, как сидела у кровати, на которой лежал Мокшаф, взяв его уже ледяную руку в свою. Словно речь шла не о смерти близкого человека, а о чуде его выздоровления. Словно не было утраты и пустоты из-за нее.

– А так оно и было, – сказала на это Элеонора.

– Но его же не стало.

– Не для меня.

23