Исчезнувший

Я успокоился. Мог бы и сам догадаться. Но, поскольку пребывал слегка не в том состоянии, чтобы поражать окружающих чудесами сообразительности, решил не ругать себя за оплошность.

Ящик, оказывается, стоял за дверью. Тоже вполне объяснимо – длинный был все же не настолько высок, чтобы провести операцию по вздергиванию меня без подручных средств. Матрешка просто взяла короб и заволокла в комнату. Установила у моих ног, не без труда вскарабкалась на него и принялась возиться с веревками. При этом моя морда постоянно тыкалась в ее лохмотья. Которые, между прочим, благоухали отнюдь не «шанелью». Но, будучи ограничен в движениях, поделать с этим я ничего не мог.

– У тебя ножа нет? – спросила матрешка, провозившись пару минут.

– В заднице заныкал, – процедил я сквозь зубы.

– Проверю! – гнусно хихикнула она.

– Там узел простой должен быть! Руками пробуй!

Веревка подалась неожиданно. Настолько, что не только я, но и матрешка грохнулись на пол. Я попытался было подняться, но ничего не получилось – руки-ноги не слушались. Ноги – потому что закоченели, руки – потому что затекли. Максимум, чего удалось достичь – принять сидячее положение. И я стал яростно натирать ничего не чувствующими руками ничего не чувствующие ноги.

У матрешки с принятием вертикального положения проблем не возникло. Хотя при огромном количестве тряпок, обмотанных вокруг тела, а также из-за отсутствия привычки заниматься зарядкой по утрам, делала она это дольше, чем обычный человек. Но сделала. Выпрямилась и плотоядно уставилась на меня.

– Ящик на место оттащи, – скомандовал я.

– Зачем?

– Ненавижу ящики. У меня от них импотенция делается. Короче, ты любви хочешь?

– Ага, – сообразила она, схватила ящик и поперла туда, откуда взяла. Но тут же вернулась и снова уставилась на меня, желая любви.

Я еще раз осмотрелся. Из положения сидя открывался несколько другой вид на помещение. Внимание сразу привлекла куча, сваленная в небольшом закутке, который, судя по останкам унитаза, некогда был туалетом.

Еще раз попробовав подняться, я с удовлетворением отметил, что массаж помог – ноги, хоть и не вполне, начали слушаться меня. С руками было сложнее, но в них тоже появилось покалывание – значит, кровь потекла по жилам.

Проковыляв к экс-туалету, я растянул губы в ухмылке. Куча оказалась моими манатками. Ликвидаторы, мать их, раздевали меня здесь. Ну, правильно – не голым же по улице тащить.

Открытие если и не явилось лучиком надежды, то приятной неожиданностью стало точно. В данный момент я был почему-то уверен, что умирать лучше одетым. Гораздо лучше. А потому принялся одеваться.

– А это ты зачем? – матрешка неслышно подкралась сзади и теперь с подозрением наблюдала за моей борьбой с пуговицами.

– Замерз, – пояснил я.

– А трахаться мы в одежде будем, что ли?! – она повысила голос до предыстерического. Появись сейчас в поле слышимости ликвидаторы – проблем не миновать.

– Цыц! – приказал я. – У меня ноги не сгибаются, руки не сгибаются. У меня вообще ничего не сгибается! Как я в таком состоянии трахаться буду? Отогреюсь – поговорим.

– Смотри, – слегка успокоившись, пригрозила она. – Обманешь – своих позову.

– А твоих здесь много? – спросил я с надеждой.

– Человек семь.

– Не поможет. Понимаешь, тетка, сейчас сюда два плохих мишугенера придут, с ножиками и пистолетами. Так что семь бомжей – это мало. Эти двое их перестреляют, как курей на огороде. Им это – раз плюнуть, потому что они – мафия.

– Ты что говоришь такое? – встревожилась матрешка. – Какая мафия?

– Злая, – я натянул свитер и принялся за ботинки. Хорошо, те были на липучках – моя врожденная неприязнь к шнуркам наконец оправдала себя. – А ты думала, я для собственного удовольствия висел? Меня хотели пытать, убить и съесть.

– И что делать? – матрешка потихоньку начала скатываться на блеющий тон.

– Не орать, – посоветовал я, натягивая куртку. – Пока она не знают, что я освободился – нам плюс. А дальше видно будет.

– А почему сразу не предупредил?

– А самой сложно догадаться? – где-то скрипнула дверь, и я толкнул матрешку к выходу. – А ну, спрячься где-нибудь и не отсвечивай. Если жить хочется.

Жить ей, судя по всему, хотелось. Даже больше, чем трахаться. Какой бы неприглядной ни была эта жизнь. Поэтому через пару секунд она успешно растворилась в воздухе.

Я поднял с пола фигурную бутылку забугорного образца и отступил к стене. Занял позицию слева от входа, осмотрелся и решил, что это лучшее, чем можно побаловать себя в сложившейся ситуации. В том, что возвращались именно ликвидаторы, сомневаться не приходилось – шаги слышались отчетливо и звучали они весьма уверенно. К тому же присутствовали в двойном экземпляре. От очной ставки, стало быть. Решили отказаться.

Потом стали различимы голоса. Вернее, слова, потому что голоса слышались уже давно.

– Не нравится мне в последнее время Ленивый, – говорил коротышка. – Что-то он в последнее время мутный стал. Ой, чувствую, потолкую я с ним…

– Один не лезь, – сказал на это длинный.

– А че, думаешь – не справлюсь? – в голосе коротышки прозвучал истеричный вызов.