Исетская Академия. Дневники мертвеца (СИ)

Картинка резко изменилась, и Соланж увидела себя в допросной. Перед ней сидели церковники, грозя карами, и призывая раскаяться, признаться в убийстве, понести заслуженное наказание, очистив душу перед Богом и совесть — перед обществом. Она возражала, настаивала на своей невиновности, требовала провести расследование, но ее грубо перебивали, не желали слушать, коверкали ее слова, и в искаженном виде заносили в протокол.

На следующий день на допрос явился всего один церковник — Арман Жиро, и долго сверлил ее взглядом, не произнося ни слова. Соланж понимала, в какой переплет угодила, у нее не оставалось моральных сил для борьбы, но на остатках своей гордости она держала лицо, не показывая, как ей страшно.

Арман не увидел ее внутренней боли, а спокойный уверенный вид вызвал в нем лишь ненависть и негодование. Эта девушка давно была ему как кость в горле, потому что отстаивала права женщин в обществе, и преуспевала за счет своей популярности и постепенного отдаления французов от религиозности. Но теперь она попалась, ее жизнь висела на волоске, а она по-прежнему смотрела гордо и повелительно, будто королева на бунтовщиков.

Но в чем он не желал себе признаваться, так это во влечении, которое пыталось одержать над ним верх. Как церковное лицо, он должен был быть свободным от уз плоти и мирской суеты, и отчаянно презирал себя за любое отклонение от принесенной когда-то клятвы. Однако же недаром о мадмуазель Ганьон говорили, что ее можно либо любить, либо ненавидеть, и Жиро питал к ней сразу оба этих чувства, то мечтая о ней, то желая ей смерти.

Сейчас она была в его руках: он мог и погубить ее, и спасти, но один лишь взгляд на девушку давал понять, что она скорее умрет, чем примет от него помощь. Это заставляло кровь бурлить в венах, от осознания, что даже проиграв, она оставалась победительницей.

И Арман не стал предлагать ей спасения, наоборот, клеймил убийцей и позором всего человечества, угрожал, что дело всей ее жизни загублено, всеми возможными методами поливал ее грязью, но так и не добился ответной реакции. Она смотрела ему прямо в глаза, и ее высокомерный взгляд выражал лишь презрение. Щеки не краснели, то есть она даже не испытывала гнева! Ей было совершенно наплевать на распинавшегося церковника, и, устав выставлять себя дураком, он поспешно покинул тюрьму, проклиная, но по-прежнему видя ее ясные голубые глаза и манящие пухлые губы.

Соланж не догадывалась, в какие дебри завело мысли церковника: в ее голове набатным колоколом звучали его слова, и она почувствовала полный крах своей жизни. Отец отказался от нее, друзья отвернулись, Академия Борре отреклась от любых связей с девушкой, которую еще совсем недавно хотела принять на пост ректора. Еще и Арман Жиро продемонстрировал, что Церковь включилась в игру, намереваясь стереть ее с лица Земли.

Тогда она и приняла решение уйти из жизни, чтобы сделать это по-своему, в последний раз показав всему миру, что мадмуазель Ганьон так и осталась непокоренной.

Нынешняя Соланж, смотревшая во сне на себя прошлую, закрыла рот рукой, пытаясь подавить рыдания от представшей картины. Зато теперь она понимала Гастона, почему он долгое время обижался и не доверял ей: Ланж сняла прочный пояс с талии, встала ногами на стол, сделала петлю, перекинула через балку, и затянула ее вокруг шеи так, чтобы не осталось ни малейшего шанса выжить. Пес в это время выл рядом, рвался с цепи, умолял ее одуматься, но ей не нужна была жизнь, в которой не осталось надежды: ее предали близкие люди, у нее отняли мечты. Она толкнула стол, выбивая его из-под ног.

Глава сорок пятая, рассказывающая о неразрешенном вопросе

11 января 1831 года по Арагонскому календарю

С трудом разлепив веки, девушка увидела над собой скошенный свод, не похожий на острог, в котором ее держали. Попыталась подняться, но со стоном опустилась на ложе, и вцепилась руками в меховую накидку.

— Тише, красавица, не спеши, ты еще слаба.

Этот голос она уже слышала.

— Помнишь меня? Не бойся, я не причиню тебе вреда. Вот, выпей воды.

Приподняв ей голову, женщина поднесла к ее губам чашу, и девушка с жадностью выпила все до последней капли.

— Еще, — хрипло попросила она.

— Сейчас, осторожно, не торопись.

Придя в себя, Соланж Ганьон поняла, что находится в казахской юрте — традиционном разборном жилище кочевников, с деревянными решетчатыми стенами, укрытыми изнутри кибитки коврами, а снаружи — войлоком. Жерди, составляющие купол, упирались в шанырак — отверстие в середине купола, необходимое для освещения и вентиляции, только сейчас оно было прикрыто, чтобы защитить помещение от холода и снега. Пол был устелен коврами, в центре (прямо под шаныраком) стоял стол, а вокруг него лежали подушки для приема гостей. Вдоль стен располагались шкафы и сундуки, напротив входа стояла кровать на высоких ножках, отделенная от общей зоны малиновой занавеской с кисточками.