— Я не писал никакой записки! Вы отдали все дневники, которые нашли, и не скрывали ничего от ректора, я уверен в вашей порядочности. И мы с вами не состояли в сговоре, я не приказывал вам отправлять рукопись по неверным адресам. Значит, кто-то подделал мой подчерк, и весьма искусно, раз даже Дмитрий обманулся.
— Боже милостивый! — воскликнула парижанка. — Предатель от вашего имени писал записки Борису Бравадину!
— Уверен, так и было. Поэтому студент ничего не заподозрил, ибо знал мой подчерк. Но это я понял слишком поздно, когда сбежал из темницы. Меня преследовали, я скитался, прятался, едва оторвался от погони, и был почти при смерти. Если бы не доброта Данары…
Казашка улыбнулась.
— Мы всегда помогаем людям, попавшим в беду.
— Я попросил ее найти вас на ярмарке, и передать амулет, а, когда нам стало известно о вашем заключении под стражу, мы подкараулили конвой, доставлявший вас к железнодорожной станции, и напали. Вот, кстати, амулет, — смущенно сказал Бунин, вытаскивая из кармана талисман.
— Спасибо вам большое! Я так виновата перед вами!
— Ну что вы, мадмуазель, перестаньте!
— О нет, позвольте же мне справедливо осудить себя! Я подозревала вас, и не соотнесла все неточности в обвинениях, хотя могла бы.
Мужчина взял ее за руку.
— Это не ваша война, мадмуазель. Вы не должны были столкнуться с этим злом, и из-за наших ошибок вы больше всех пострадали.
Воспоминания перенесли ее в острог, в красках оживляя перенесенные ею пытки. И снова она осознала, что рядом нет Гастона.
— Господин Бунин, так где мой фамильяр? Почему он не со мной?
— Потому что мы его не нашли.
— Что? — вскричала Ланж, подскакивая на постели.
— Успокойтесь, вам нельзя вставать.
Бунин с Данарой вдвоем пытались уложить девушку, пока она изо всех сил сопротивлялась, крича и угрожая всем на свете. Она действительно готова была немедленно мчаться в острог за Гастоном, но сама не поняла, как оказалась рыдающей в объятьях бывшего декана.
— Прошу вас, не стоит так реагировать, — успокаивал он. — Я уверен, с ним все в порядке. Его не было тогда с вами, видимо, его перевозили отдельно. Мы пытались найти Гастона, но безрезультатно.
Фамильяр Бунина — рыжий кот с разорванным ухом — тыкался пушистой головой в Соланж, словно подбадривая, и она успокоилась лишь тогда, когда пообещала себе найти Гастона живым или мертвым. В последнем случае она отомстит всем причастным, и не побрезгует даже темными заклинаниями. На войне как на войне!
— Теперь у нас остался неразрешенным один вопрос! — сказала она, придя в себя. — Кто на самом деле предатель?
— Нужно это выяснить, иначе нам с вами никогда не удастся обелить наши имена, а я не хочу закончить свою жизнь в бегах.
Глава сорок шестая, рассказывающая о тонкой разнице между спасением и похищением
Мохнатая мордочка Эно была первым, что увидел Гастон, когда открыл глаза. Он подумал, что попал не в забытье, куда отправлялись после смерти все фамильяры, а в рай, однако рядом с черным котом появилось лицо ректора, и тогда Гастон понял, что ошибся с преждевременными выводами.
— Ты жив! Слава Богу! — взволнованно сказал Онежский. — Где Соланж? Ты помнишь, куда делать твоя хозяйка?
— Подожди, Митя, он еще слишком слаб, — шипел Эно.
— Соланж в беде, мы должны найти ее, пока не стало слишком поздно.
— Фамильяр прав, — вмешался третий присутствующий, и Гастон с трудом опознал графа Сухтелена.
— Да как вы не понимаете! — кричал Дмитрий. — Ее уже несколько недель никто не видел! Вдруг ее вывезли в Париж, или схватили мертвецы? Бунин-то на свободе, и его подручные Герцог и Окская. Они могли сдать ее Маре.
Губернатор попытался его вразумить.
— Епископ был в такой ярости, что я готов поверить в искренность его злости. Девушка ускользнула от них, об этом можно не беспокоиться. А вот если она в руках мертвецов… Не думаю, что ей причинят вред. Бунин знает о ее ценности для тебя, и скорее станет использовать как рычаг давления. Она жива, поверь мне.
— Так почему Бунин до сих пор не объявился с требованиями? — со смесью гнева и надежды спросил Дмитрий.
И Сухтелен не подвел:
— Выжидает момента, но с этим мы разберемся. Главное — что она далеко от церковников.
Гастон глухо заскулил.
— Тебе больно? Где? — тут же всполошился Эно.
— Ланж, моя Ланж, — заплакал фамильяр. — Почему я здесь один?
Губернатор присел с ним рядом, с жалостью рассматривая пса. Когда его нашли, его лапы были переломаны, все тело изодрано, и Сухтелен сдерживал свою ярость как мог, видя, что сотворили с фамильяром на территории его губернии. Конечно, в тюрьмах порой применяли запрещенные методы, да и проблем с местами заключения было навалом, но использовать столь жестокие пытки на женщине и ее фамильяре было событием из ряда вон выходящим.