Исетская Академия. Дневники мертвеца (СИ)

Он едва не пинками выгнал французского епископа из Оренбургской губернии, игнорируя проклятия и угрозы, но к тому времени парижанка уже исчезла, а ситуация с ее фамильяром вызывала смутные подозрения. Епископ высокомерно заверил, что Гастон пропал вместе со своей хозяйкой, но граф не был дураком, и выяснил, что их содержали раздельно, и во Францию также собирались доставить разными путями. На момент, когда мадмуазель Ганьон исчезла, ее фамильяра еще не вывезли из Илецкого острога, соответственно, Гастон по-прежнему находился в руках епископа, и губернатор решил любой ценой его вызволить.

Эта затея была рискованной, тем более он и так изрядно испортил отношения с французским представителем, и не хотел чернить репутацию еще больше. Единственным выходом стало похищение, и Сухтелен расхохотался, подумав, что за последнее время все перевернулось с ног на голову, и он уже не знал, кто предатель, а кто друг. Вроде бы Ганьон обвинили в убийстве, а теперь он рисковал своей графской честью ради спасения ее фамильяра. Да и была ли она виновна…

Тогда все казалось очевидным, но чем больше он об этом деле думал, тем больше видел странностей. Выслушать бы девушку, ее версию событий, но она бесследно исчезла, и, если Ганьон окажется невиновной, получится, что они, мужчины, защитники Исети погубили ее. Жить с таким позором Сухтелен не смог бы, поэтому решил во что бы то ни стало докопаться до истины.

Тем вечером, когда под покровом ранних сумерек нанятые епископом люди вывозили Гастона из убежища, на них напали кочевые разбойники. Они быстро скрутили наемников епископа, вытряхнули их кошельки (а награду за доставку фамильяра француз выдал им знатную), отобрали израненного пса «на прокорм своим ручным волкам», и были таковы.

Среди тех разбойников, естественно, присутствовал разряженный граф, и он безумно хотел предъявить обвинения епископу в совершенных им на российской земле зверствах, но не решился, дабы не выдавать своего участия. Сам Арман Жиро убрался на родину, и помалкивал, так как тоже скрывал свое участие в незаконной попытке вывоза чужого фамильяра.

— Вот так мы и спасли тебя, путем похищения, — подытожил свой рассказ Сухтелен. — Местонахождение мадмуазель нам пока неизвестно, но, как я и сказал, мы ее обязательно найдем. А пока ей лучше не показываться, так как на ней по-прежнему числятся обвинения в убийстве.

— Она никого не убивала! — гневно вскричал Гастон. — А вы нам и шанса не дали оправдаться, сразу наложили немое заклинание, лишив возможности говорить, и отправили в тюрьму. Да мы в таком аду побывали, что даже смерть по сравнению с ней — милосердие!

— Гастон, я крупно ошибся, — искренне сказал Онежский.

— Не надо, — перебил фамильяр ректора. — После того, что мы пережили, Ланж никогда вас не простит.

Хотя эти слова были сказаны после сильнейшего морального потрясения, Дмитрий понял, что Гастон сказал правду. Ланж великодушна, но пытки по его вине всегда будут стоять между ними, и этого уже не исправить.

Глава сорок седьмая, рассказывающая о разговоре в доме губернатора

25 января 1831 года по Арагонскому календарю

Хотя Соланж с Гастоном были разлучены, они чувствовали, что оба живы, и набирались сил, прежде чем снова вступить в игру.

После спасения фамильяра граф Сухтелен забрал его к себе домой, побоявшись оставить беднягу в Академии. Супруга его, Варвара Дмитриевна, все равно не проживала с ним под одной крышей: то и дело до него доходили новые слухи о распутстве любезной женушки, что сводило его с ума от горя и осознания своего позора. Увы, общество связывало с ней его имя, и каждый раз, когда злые языки прохаживались по очередному ее голубку или незаконнорожденному ребенку, заодно всплывали толки о бесчестье графской семьи. Развестись бы с ней, и пусть катится к черту!

Павел Петрович вздохнул, разжимая кулаки, и снова перевел взгляд на спящего Гастона. Его собственный фамильяр — ворон Юлих — ласково клюнул мужчину за палец, почувствовав мысли своего хозяина.

— Не расстраивайся, друг! Все еще наладится.

— Ничего уже не наладится, — грустно покачал головой Сухтелен. — Она погубила меня, втоптала мое имя в грязь, от которой мне не отмыться. Как же перед отцом стыдно!

— Сейчас это не главная наша забота. Знаешь, история запоминает основное, что было в человеке. Тебя запомнят славным воином, преданным своей родине, умным и прогрессивным человеком, достойным губернатором.

Хоть они и говорили шепотом, но все-таки разбудили Гастона.

— Ваша светлость, — поздоровался лохматый фамильяр.

— Как ты себя чувствуешь?

— Знаете, гораздо лучше, — серьезно ответил Гастон. — Все эти дни я валялся, как бревно, и у меня не было возможности выразить вам заслуженную благодарность. Позвольте это сделать сейчас!

— Все в порядке, я понимаю. Дмитрий рассказал, что ты потерял почти всю свою магию, когда спасал мадмуазель Ганьон еще в Париже. Поэтому сейчас твое исцеление заняло так много времени.