Ищем человека: Социологические очерки. 2000–2005

Представление о том, что опорой социализма должны быть люди, максимально свободные от вредного наследия прошлых цивилизаций, отражалось в (сугубо декларативной) ставке на малограмотных «низовых» рабочих и крестьян. На деле власть опиралась на бюрократию и специалистов, а голоса и кадры из «простых» использовались для того, чтобы приструнить образованные и плохо управляемые группы. Так создавался не «новый» и не «простой», а лишь «упрощенный» человек – послушный, скромный, готовый довольствоваться малым, жить «как все», не «высовываться», ожидать заботы и милостей от всемогущего государства. В этот «кодекс упрощения» входило и требование «прозрачности», доступности для коллективного и начальственного контроля. История известного персонажа В. Набокова, караемого за «непрозрачность», многократно повторялась в советской реальности.

Закрепленная в советской системе зависимость человека от «трудового коллектива» превращала его в группового заложника. В то же время эта зависимость оборачивалась групповым сговором – против установленного порядка.

Положение человека в западном массовом обществе критическая социология (Д. Рисмен, Э. Фромм и др.) описывает как одиночество в анонимной толпе. К советской ситуации такая терминология вряд ли применима. Вынужденный растворяться в группе и организации, человек страдал не столько от одиночества, сколько от принудительной социальности. Разумеется, «упрощение» человека имело свои пределы. «Мечтая начать с tabula rasa, русские революционеры лгали самим себе. Утвердившись в Кремле, они могли строить лишь из того „материала" людей, обычаев и привычек, которые имели под рукой.

И, что еще хуже, сами были сделаны из того же материала», – замечал польский поэт и проницательный мыслитель Чеслав Милош [47] .

Контроль страха

Постоянный страх человека перед всемогущей государственной системой чаще всего был привычным и неосознаваемым, подобно тому как, скажем, не ощущается атмосферное давление в «нормальных» пределах, но становился предметом переживания, когда ситуация выходила за пределы условной «нормы». Это был страх потери социального статуса и привилегий, потери доступа к распределительным структурам, утраты допустимой доли свободы, благополучия семьи, страх за собственную жизнь. Непосредственными жертвами массового террора даже в годы его пика было все же относительное меньшинство населения. Но механизм всякого террора бьет не столько по «целям», сколько по «площадям», косвенно затрагивая большинство, если не всех. Пока этот механизм работал, к нему приспосабливались, его считали неизбежным верхи и низы, массы и элиты, жертвы и палачи.

«Классическое» советское общество не знало сколько-нибудь заметных социальных протестов и потрясений – безальтернативное тотальное господство, подкрепляемое массовым страхом, не оставляло для них никаких возможностей. Скрытое несогласие уходило в «двоемыслие», прикрывалось показной лояльностью по отношению к власти (другая сторона того же явления – показная забота власть имущих о народе).

Возможности реставрации в оценках общественного мнения

Незавершенность и неопределенность перемен последних 20 лет вынуждает общественную мысль (и общественное мнение) постоянно фокусировать внимание на проблеме – или опасности – вполне практической реставрации институтов и ориентиров советского прошлого. При этом не только в сознании относительно молодых (условно говоря, тех, кому до 40 лет), но и в памяти «очевидцев» событий этого времени действуют преимущественно популярные, навязанные старыми или современными СМИ образы, стереотипы восприятия. Это очевидно сказывается и на представлениях о возможности или невозможности реальной реставрации старых порядков.

Таблица 1.

«Возможно ли сейчас вернуться к той общественной системе, которая существовала у нас до 1985 года?»

(возрастное распределение ответов)

(Март 2001 года, N = 1600 человек, % от числа опрошенных в каждой возрастной группе)

Наконец, выясним, как соотносятся оценки прошлого («до 1985 года») и представления о возможности вернуться к нему.

Таблица 2.

«Было бы лучше, если бы все оставалось как до 1985 года?»

(Март 2001 года, N = 1600 человек, % от числа опрошенных, по столбцу)

Даже те, кто согласен, что было бы лучше сохранить в стране «доперестроечное» положение, в большинстве не верят в возможность «вернуться» к советскому прошлому.

Перспективы человека: предпосылки понимания