— И хуже всего, что я до сих пор не могу понять, как же надо было действовать. Тебе, наверно, это покажется смешным? Полтора года прошло, а я по сей день не сплю ночами, все думаю, думаю… Что надо было делать? То ли выхода не существовало, и я был обречен на поражение, то ли выход есть, но я глуп и неспособен и не видел его… да и до сих пор не вижу…
— Надо было сохранить власть. Наверно.
— Как? Объясни мне, пожалуйста, как?
— Может, не стоило дразнить гусей?
— Если б на Большом собрании я не внес ни одного предложения, кроме того, чтобы отдать под суд Лайву и и прочих ближайших приспешников Изия, все кончилось бы точно так же. Не я, так кто-то другой поставил бы вопрос ребром: или — или. Они понимали, что вслед за Лайвой придется отвечать и им — всем по очереди. А не трогать Лайву? Извини, но по-моему избирательная справедливость хуже несправедливости, а правда, заплаткой пришитая на ложь, становится частью этой лжи и не вызывает доверия.
— Разве я сказал, что не надо было трогать Лайву? Собрание не надо было созывать, вот что.
— То есть законсервировать ситуацию? Терпеть эту шайку рядом с собой, во власти? До каких пор? Или ты забыл о Мстителях? Они ведь могли убить меня в любую минуту. Сам понимаешь, что это значило. Дело ведь не во мне. Совсем в другом. Нет меня, нет и большинства в Правлении, а значит, Главой Лиги становится их человек, и… И, как вы говорите, все возвращается на круги своя… Такая вот цепочка. А теперь скажи мне, где я ошибся.
— Не знаю. Честное слово, не знаю.
— И я не знаю. Дан! Положа руку на сердце… Как ты думаешь?.. Черт возьми! Помнишь — после Собрания? У тебя было лицо человека, способного на убийство.
— Помню, — ответил Дан не без смущения. — Ей-богу, будь у меня бластер, я прикончил бы Лайву, не задумываясь. Какое счастье, что бластера мне не дали!
— Да, естественно. Но если б он у тебя оказался, Лайва сейчас не делал бы того, что он делает. Я не к тому, что ты должен был его убить. Но может, мне следовало б наплевать на законы и законность, арестовать эту компанию, судить и поставить к стенке или хотя бы посадить? А? Возможно, я и сделал бы это, если б один раз уже не принес нравственность в жертву целесообразности.
— Ты об Изии?
— Да.
— По-моему, Изий получил то, что заслужил, — проворчал Дан. — И даже гораздо меньше. И вообще ты сделал то, что должен был сделать. И хватит об этом!
— Ты полагаешь?
— Маран, что с тобой? В последнее время ты стал… Ты слишком активно исповедуешь Евангелие от Мастера… не удивляйся, это не мое выражение — Поэта.
— Евангелие от Мастера? — задумчиво проговорил Маран. — Интересно. Может, и так. Наверно, с возрастом я стал лучше понимать Мастера. Хотя не знаю, отрекался ли я от него. Когда-либо.
Он прикрыл глаза, словно пытаясь припомнить. Дан не выдержал.
— Маран, — сказал он с опаской, — ты не обидишься, если я задам тебе один вопрос? Впрочем, можешь не отвечать, если не захочешь.
Маран посмотрел на него с удивлением.
— Что за странное предисловие? О чем речь?
— Помнишь разговор в баре? До того, как вы с Поэтом помирились? После концерта.
— Ну?
— Поэт упрекнул тебя. Он сказал, что ты не пришел на похороны Мастера. Это правда?
— Правда.
Маран сунул руки в карманы и, чуть ссутулившись, прошелся по каюте в одну сторону, в другую — мимо напряженно молчавшего Дана. Потом вернулся и сел напротив.
— Что ты так на меня смотришь? Меня не было в Бакне, я узнал о случившемся наутро в день похорон и успеть на них никак не мог. Даже на усиленном мобиле Охраны.
— Почему же ты не сказал об этом там?
— Потому что я виноват, Дан. Потому что я непростительно виноват. Потому что в последние полгода жизни Мастера я почти не приходил к нему. Может, раз или два. Я тогда был полным идиотом. Спаситель отечества! Кретин! А Мастер… Мастер уже все понял. Хотя Изий только-только пришел к власти.
— Но ведь Изий не сразу превратился в того тирана, каким стал под конец?