Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Юзеф, стоя на пороге своей комнаты, незаметно, с видом заговорщика кивнул мне. Вышло так, что с недавних пор он один оказался посвященным в мою тайну… Как-то давно, еще после первого обыска, я долго «ломала голову» – где отыскать такое местечко, где можно было бы надежно хранить свои тетради. Некоторое время даже таскалась со своим саквояжем то в угольный сарай, то обратно. А однажды, сидя вечером в кухне, я случайно вдруг обнаружила, что от крышки стола слегка отходит боковая планка. Вытащив без особого труда расшатавшийся гвоздь и отведя планку в сторону, я, к своей большой радости, обнаружила широкую, во всю площадь стола щель. Оказывается, самодельная столешница сколочена из двух кусков фанеры, между которыми – полое пространство, высотой примерно в 3–4 сантиметра. Вот оно-то и пригодилось мне…

Недавно любопытный Юзеф неожиданно высунулся из своей кладовки именно в тот момент, когда я «ломала» стол.

– Цо ты робишь? – удивился он, а заглянув в темную щель и разглядев там тетради – самодельные и канцелярские «касса-бухи», – озадаченно присвистнул. – Так ты, выходит, не письма пишешь здесь вечерами, как я думал, а что-то другое? – Его глаза заинтересованно округлились. – Постой, неужели ты книгу сочиняешь?

– Ну, ты скажешь, Юзеф, – смутилась я. – О книге, конечно, не может быть и речи. Просто я иногда записываю то, что считаю интересным. По-русски это называется – «вести дневник».

– То барзо добже, – серьезно сказал Юзеф и уважительно покосился на меня. – Окончится война, пройдут годы, и ты в своей России сможешь заново воскресить события нашей нынешней собачьей жизни. А еще и другим расскажешь о ней. – Он улыбнулся. – А может быть, и обо мне иногда вспомнишь, если встретишь тут невзначай мое имя.

– Обязательно вспомню, – досадуя на любопытного поляка, пообещала я и попросила: – Только ты, Юзеф, пожалуйста, не говори никому об этом.

Он торжественно, как при клятве, приложил руки к сердцу: «Не беспокойся. Я буду нем как рыба».

Пока сообща приводили дом в «божеский» вид и складывали разбросанную одежду, время шагнуло далеко за полночь. Но, несмотря на поздний час, все равно никто не смог уснуть. Юзеф в эту ночь тоже перебрался к нам, расстелил для себя постель на диване, и мы все долго переговаривались в темноте, гадали, с чего бы это гитлеровские сыщики решили, что у нас есть приемник? Неужели нашелся какой-то гад, что решил «подложить нам свинью». Миша предположил: может, это снова неймется Эрне, может быть, это она сработала своим языком? Но тут же опроверг свои домыслы: нет, Эрна теперь стала совсем другой, она здесь ни при чем. А мне вдруг подумалось: не Мита ли виновница произошедшего у нас погрома? Как она окрысилась тогда на мои слова «Вильнюс снова советский», как интересовалась, откуда я это узнала? Да, пожалуй, это Мита постаралась науськать на нас гестаповцев…

Сегодня утром по угрюмо-торжествующему виду Адольфа-второго мы сразу поняли, что ему известно о вчерашнем гнусном обыске.

– Что, достукались? – не без злорадства спросил он, едва мы вошли во двор. – А ведь я предупреждал вас, и не раз: живите смирно, трудитесь честно – и никаких проблем с властями не возникнет. Не слушаетесь меня – пеняйте на себя! Идиоты! Такое впечатление, что каждый из вас так и рвется в концлагерь.

– Господин Шмидт, – обратилась я к нему, – но ведь вам-то отлично известно, что у нас нет и никогда не было никакого приемника. Почему же вы допустили этот произвол? Ведь вы знали, не могли не знать о том, что у нас будет обыск?

– Знал, конечно, – самодовольно признался Адольф-второй. – Знал, но решил не вмешиваться. Приемника-то, может, вы и не имеете, да только установлено, что именно от вас исходит много всякой смуты. – Недовольно крякнув, добавил загадочную фразу: – За вчерашний обыск благодарите ваших друзей, что без конца по воскресеньям толкутся у вас… Я не раз предупреждал: чтобы сами никуда не шлялись и к себе никого не приваживали.

Странно. Очень странно. Посовещавшись в обед, решили: впредь надо быть всем осторожней в информировании посторонних новостями и доверять их только самым надежным.

Теперь о сегодня. К сожалению, трехдневная непогода закончилась, и после обеда вновь приступили к вывозке ржи.

Для этой цели прибыли из деревни на помощь два молодых поляка – фольксдейтчи. Вернее, один из них по имени Мицько – украинец, из Голиции. Между прочим, оба – интересные личности. Сообщили, что советскими войсками взята Варшава (по-моему, это – «утка»), и заверили, что через три недели «красные» будут здесь. По их осторожным репликам можно понять, что они ждут русских, но одновременно и боятся их – главным образом страшатся Сибири. Глупые. Я сказала им об этом и добавила, что ведь и Сибирь – русская земля.

Оба с интересом расспрашивали меня и Мишу, как мы жили дома, но, чувствуется, не поверили ни одному нашему слову.