Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Вчера вечером я был дневальным по лагерю и не смог прийти к вам, – сказал Джонни, когда я вышла его проводить и мы стояли вдвоем на крыльце. – Но ты просто не представляешь, как, с какой страшной силой меня тянуло сюда! Мне почему-то казалось, что тебе плохо, что ты… Что ты тоже хочешь меня видеть… С тобой все в порядке? Ничего не случилось?

– Абсолютно ничего, Джонни. Тебе действительно просто показалось.

Меня даже озноб передернул от подобного откровения Джона. Что же это? Неужели в окружающем нас безвоздушном пространстве существует нечто сверхъестественное, что связывает отдельные человеческие души и в определенные моменты подает им тайные сигналы? Наверное, такое возможно лишь между духовно близкими, лишь между духовно родственными душами. Как все странно устроено в этом подлунном мире и как все же хорошо и тревожно, что где-то существует это нечто сверхъестественное.

17 сентября Воскресенье

Уже поздно, но не могу не написать здесь о сегодняшней интересной встрече с еще одним разуверившимся в гении «великого фюрера» немецким ефрейтором – на этот раз с вахманом при лагере английских военнопленных по имени Хельмут Кнут.

Джонни уже несколько раз рассказывал мне о нем как о человеке, искренне ненавидящем фашизм, но я, признаться, не особенно-то верила его словам. Ведь в моем понятии вахмайстер – тот же полицейский, а ему по должности положено быть верным псом фашистского режима. Тогда, в пятницу, я пообещала Джону, что, возможно, если позволят обстоятельства, приду в воскресенье к Степану, и сегодня после обеда я, Галя (от Клееманна) и Юзеф отправились туда.

Джон уже ждал, стоя за углом дома, смотрел на дорогу. Завидя нас, поспешил навстречу. Я давно не была у Степана и испытывала легкую неловкость при мысли, что придется встретиться в компании Джонни с остальными пленными англичанами. Но больше всего волновала, конечно, предстоящая встреча с «бабцей» – ведь мне известно, с какой сердечной теплотой и даже с нежностью относилась она к Роберту. Увидев теперь меня с Джоном, она наверняка решит, что я просто ветреная, пустая девчонка.

Но мои тревоги были напрасными. Оказалось, что сегодня на Молкерае отмечается чей-то день рождения – 25-летие, – и почти все пленные ушли туда. А умница «бабця» тоже проявила свойственную, видимо, ей мудрость и ни взглядом, ни намеком не выразила своего негативного ко мне отношения (если у нее действительно такое отношение имеется). Наоборот, и она, и Степан встретили нас очень приветливо, расспрашивали о жизни, о новостях по дому, шутили, беззлобно подтрунивали над Джоном.

Время до вечера пролетело незаметно. Джонни сбегал в лагерь за граммофоном, а потом притащил еще и аккордеон, и мы то слушали музыку, то разговаривали с вахманом.

Хельмут Кнут – белокурый, 24-летний парень с серо-голубыми глазами, стройный и подтянутый. Он родом из Баварии, а воевал под Сталинградом. Незадолго до окружения был ранен и вывезен самолетом в Фатерланд, где почти около года лечился в госпиталях. У него ранение обоих легких. Говорит он трудно, с хрипом, а при малейшем напряжении, особенно при волнении, переходит на свистящий полушепот. При этом его лицо краснеет, становится одутловатым. Смотреть на него в такие моменты неловко и неприятно, и даже ощущаешь что-то вроде чувства виноватости за собственное здоровье. Войдя в комнату, вахман сдержанно поздоровался со всеми за руку, скромно примостился в сторонке. Было похоже, что он не собирается вступать в разговоры, а пришел послушать других, просто посидеть в компании.

Юзеф первый начал: «Ну что, камерад… Похоже, что войне скоро конец, а Гитлеру – капут».

Немец без улыбки ответил: «Да. Похоже. Теперь недолго. Русские стремительно продвигаются, бои, как вам, несомненно, известно, идут уже на земле Рейха. – Стараясь наладить дыхание, он помолчал немного, затем продолжил: – Но я думаю, что еще много крови прольется, прежде чем наступит конец. Гитлер – помешанный на власти маньяк и убийца. Ему мало того, что ввергнул Германию и германский народ в бездну. Сейчас он готов пойти на любую крайность, чтобы и все остальные народы последовали туда же».

Честно признаюсь, меня смутили подобные прилюдные откровения из уст немецкого солдата, к тому же – вахмайстера, и я почувствовала какую-то душевную неуютность. Джонни тотчас заметил это, пригнувшись, шепнул ободряюще: «Не бойся… Он – свой в доску парень».

Между тем вахман продолжал: «Весь мир проклинает сейчас Гитлера, а вместе с ним и Германию, и будет проклинать еще долгие-долгие десятилетия… Хорошо, что многие из нас, немцев, уже прозрели, начали понимать, что к чему, где зло, а где добро».

Я спросила осторожно: «Вы антифашист?»