Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

У его первой любви весьма романтическое имя – Матильда. Она что-то на год или на полтора старше Джона, и в то время, когда он безумно влюбился в нее, – ей было лет девять. Знаки внимания, что он постоянно оказывал ей, в точности походили на действия небезызвестного Тома Сойера. Джон ходил перед девчонкой на руках, прыгал, рискуя сломать себе ноги, с высокого школьного парапета, толкал и дергал ее на переменах за косы, а по дороге домой, пробегая мимо, забрызгивал ее из лужи, при этом и сам бывал грязен от головы до пят. И наконец добился ответного чувства. Однажды она сказала ему, что он дурак, что она совсем не хочет его видеть и чтобы он никогда не приставал больше к ней. А сказав это, ободряюще хихикнула и убежала.

Окрыленный первым успехом, Джон на другой же день снова окатил ее из лужи, а потом, оттерев наскоро собственные штаны и курточку широкими, мягкими листьями лопуха, терпеливо подождал, пока Матильда сбегала домой и переоделась, и они еще немного погуляли – просто прошлись по разным сторонам дороги, словно бы не замечая друг друга, подбирая с обочины и бросая вдоль асфальта камешки. У него это получалось ловчее, камешки летели гораздо дальше, чем у нее, и Матильда оценила это. Когда она уходила домой, то к привычному слову «дурак» прибавилась еще одна обнадеживающая фраза «хвастун несчастный». Словом, взаимное их влечение, раз возникнув, неуклонно разрасталось и, несомненно, завершилось бы когда-нибудь, как у Тома Сойера и Бекки, трогательным признанием, если бы на пути Джона опять не встал Гарри.

Вначале Гарри был будто бы даже равнодушен к пухленькой зеленоглазой Матильде, но, заметив отчаянные попытки своего младшего кузена понравиться ей, тотчас, в пику ему, тоже принялся оказывать ей знаки внимания, разумеется, на свой, джентльменский лад. Благовоспитанные манеры Гарри, видимо, больше пришлись по душе легкомысленной юной особе, и в один несчастливый для себя день Джонни обнаружил, что Матильду уже совсем не трогают ни его гимнастические трюки, ни головокружительные прыжки, ни нечаянные толчки на переменках. А вскоре он узнал о коварстве ветреной девчонки.

Как-то под вечер, когда Джон, безуспешно покрутившись часа два на самокате возле дома Матильды и так и не увидевший ее, уныло ставил свой обшарпанный, с напрочь облезлой краской самоход в сарай, он увидел Гарри. Весело насвистывая, в необычном для буднего дня галстуке-бабочке, кузен шел по дороге, держа в руках какую-то белую коробочку, перевязанную розовой лентой. Что-то в его облике и в походке насторожило Джона, и он окликнул его:

– Хелло, Гарри. Куда ты направился?

– Я?.. – Гарри заметно растерялся, но потом на его губах появилась победная усмешка. – Я иду на свиданье – и между прочим, к Матильде. Она ждет меня.

– Хо-о… К этой кривляке? – У бедного Джона все замерло внутри, на какое-то мгновенье ему даже показалось, что сердце остановилось в груди. – А я… А я уже давно бросил ее, хотя она и плакала, и умоляла, чтобы я не делал этого. Ты, наверное, не знаешь – ведь мы с ней даже целовались.

– Не ври! За вранье получишь в морду! – побледнев, забыв джентльменские манеры, крикнул Гарри.

– А я и не вру. Спроси сам у нее, – миролюбиво посоветовал Джонни. – Кстати, где она ждет тебя?

– Где всегда. На берегу. Возле перевернутой лодки.

– Ну… Ну, иди же. Чего ты медлишь? Передай ей привет от меня. – Джон уже придумал, как отомстить неверной своей подруге, и отлично играл свою роль. – О-о, какая красивая вещица, – восхищенно протянул он, словно впервые заметив в руке Гарри коробочку. – Что там внутри?

– Не твое дело! – буркнул сбитый с толку кузен и машинально отвел руку за спину.

– Ну, не хочешь – не показывай. Не надо. Съем я ее, что ли? Я же тебе сказал – мне уже давно все равно. – Джон вздохнул огорченно. – Только так братья не поступают. Может быть, я тоже смог бы чем-то помочь тебе. – И, видя, что Гарри нерешительно протягивает ему коробку, добавил удовлетворенно: – То-то же… Давно бы так.

С безразличным видом Джон развязал розовую ленту, открыл крышку. В коробочке оказались аккуратно вырезанные из журналов цветные картинки, несколько блестящих разноцветных фантиков от конфет, обрывок красных бус и невзрачные помятые лепестки каких-то сухих цветов, от которых исходил слабый аромат не то жасмина, не то душистой герани.

– Вообще-то – не «ах», но для девчонки, пожалуй, сойдет, – поморщившись, сказал Джон и вдруг предложил с небывалой щедростью: – А хочешь, я дам тебе осколок цветного стеклышка? С виду он вроде бы некрасивый, а посмотришь сквозь него – все кругом розово-лиловое. Сейчас… Он у меня где-то здесь. Подвинь-ка сюда вон ту корзину со старыми игрушками.

И едва Гарри вступил за порог сарая, Джон тут же выскочил наружу, захлопнув за собой тяжелую, обитую железом дверь, навесил на щеколду замок. Оказавшись в ловушке, Гарри, естественно, завопил что было мочи, но Джон был спокоен: отца с матерью и Эдварда в это время не было дома, а соседи вряд ли услышат крики.