Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Кажется, про нас совсем забыли, а может, как тут многие считают, просто решили уморить голодом. Вчера не приносили ни хлеба, ни воды. Вообще за целый день никто из немецких охранников не показался в нашем «клозете». И напрасно англичане принимались время от времени дубасить в кованую металлическую дверь оторванной от стены доской, а «пахан» кричал в замочную скважину на всех известных ему языках все, что он думает о тех, кто оставил нас без внимания здесь, в этом вонючем нужнике. Но самое, пожалуй, неприятное – это наличие очередных мертвецов – за две прошедшие ночи тихо распростились с жизнью трое узников – два пожилых поляка, у которых постоянно были синие губы и ногти, и один раненный в шею бельгиец. Их трупы, накрытые мешковиной, лежат в углублении возле двери, невольно приковывая к себе внимание живых, вызывая у всех недвусмысленный вопрос – «кто же следующий?».

Сегодня в нашей камере необычная тишина, не слышно пения итальянского «соловья» Петруччио. Англичане прекратили наконец бесполезные дверные атаки, забросив карты, лежат молча, экономя остатки жизненных сил, на своих импровизированных «матрацах». Французов и бельгийцев, видимо, уже не интересует будущий раздел Германии и участь шизофреника Гитлера, – скорей всего, каждый из них больше озабочен сейчас своей собственной судьбой. Поляки, чехи и «восточники» тоже не подают голосов, и только оба «прынца», похоже, не поддаются охватившему всех унынию. Тощие и длинные, похожие на фантастических птиц, в нелепых грязных чалмах и широких «шальварах», они бесстрастно совершают свой обычный утренний «моцион» – вышагивают, брезгливо вскидывая ноги, не замечая никого вокруг, взад-вперед вдоль помоста.

Чтобы не мучиться голодными сомнениями – принесут или не принесут «обед» – и быстрей скоротать время, снова достаю свой дневник… Итак, я остановилась на том, что мы с мамой решились на побег… Удобный, на мой взгляд, случай представился на второе же утро. Дорога круто поднималась в гору, и лошади, которыми управляли Леонид и Гельб, не смогли одолеть подъем. Достигнув вершины холма, Шмидт отцепил трактор от кибитки, где, судя по опущенному пологу, еще продолжали досматривать сны Клара с новой фрау, и поспешил к ним на выручку. Семейство Гельба и Эрна с детьми были в это время внизу, возле повозок; таким образом, в роли сторожей хозяйского добра оказались лишь мы с мамой. Движение на дороге опять почему-то приостановилось, и вот тут-то и появились возле нас какие-то непонятные типы.

Их было четверо – молодых, страшно обросших парней. Один из них заметно выделялся среди остальных своим нелепым видом. На нем была зеленая, велюровая, изрядно засаленная шляпа, короткий, утепленный черный женский плащ с лисьим воротником, на ногах – блестящие, новенькие лаковые ботинки. Весь какой-то дерганый, жилистый, с неуловимым, бегающим взглядом – он производил неприятное впечатление. Остальные были в рваных ватниках, в облезлых шапках и в разношенных кирзовых сапогах, больше похожих на опорки.

Тот, что в шляпе, строго спросил меня: «Кто такие? С кем эвакуируетесь?»

– Русские. Ленинградцы. Идем с хозяином, у кого работали… А вы кто?

– Который? Который, спрашиваю, хозяин?

– Его здесь нет сейчас. Уехал на тракторе за застрявшими внизу телегами… А вы-то кто?

Но «жилистый», казалось, не слышал меня: «Это ваш? – он кивнул на прицеп. – Шнапс, жранье там есть?»

– Насчет шнапса не знаю. А продукты, конечно, имеются… Там его дочь и жена, – предупредила я, показав глазами на замерший настороженно полог кибитки.

– Плевать. Не посмеют пикнуть! Покажу одну штучку, – он хлопнул по карману плаща, – враз заткнутся… Гришка, давай!

Последние слова были адресованы к рыжему, зеленоглазому парню, который тут же ловко вскарабкался на верхотуру прицепа. Умело перевернув несколько тюков, Гришка в считаные секунды нашел то, что искал. Он привычно принялся передавать вниз, своим сообщникам, залитые сургучом темные, пузатые бутылки. Потом, нырнув глубже, выволок наружу корзину с банками тушеного мяса и овощей. Набив плотно карманы бутылками и прихватив корзину, все четверо метнулись в сторону кювета.

– Эй! Куда вы? – растерянно крикнула я. – А как же мы? Ведь это – грабеж! Нам попадет. Обождите…

Тот, что в шляпе, снова быстро приблизился ко мне. «Тихо! Не ори. Мы военнопленные. Были в лагере. Нас тоже гнали, но мы сбежали. Прячемся тут, недалеко. Место надежное. Все эти ползущие на Запад придурки уйдут, а мы останемся. А там, глядишь, – наши… Хочешь – давай с нами. Только быстро!»

– Но я не одна. С мамой, – сказала я в полной растерянности. – Притом… притом все наши вещи на том возу, что остался под горой.

– А ты – что, хочешь пуститься в бега со всеми нарядами? Словом, решайте со своей мамой – или – или… Только быстро! Две минуты. Иначе мы уходим.