Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Мой жених Герберт… Он… он дезертировал с фронта и теперь находится здесь. Прячется у меня. – Ани говорила торопливо, словно боялась, что кто-то помешает нам и она не успеет высказаться до конца… – Помнишь, я тебе рассказывала, что мы уже давно хотели пожениться, но – война… Герберт воевал у вас, в России, а теперь, когда война переместилась сюда, в Германию… Словом, он больше не в силах… Не в состоянии. Видела бы ты, какой он явился сегодня ночью – худой, грязный, оборванный… Ах, что только теперь будет…

– Ничего не будет! – Твердо, справившись наконец с противной дрожью, произнесла я. – Ничего не случится плохого, если вы оба будете держать язык за зубами. – Стараясь подбодрить Ани, я улыбнулась ей. – Ты думаешь, твой Герберт один такой умный? Я знаю – многие ваши солдаты уже давно поняли, что к чему, и теперь спасаются, как могут.

И я рассказала Ани о Генрихе. Мол, знала я одного немецкого парнишку. До фронта даже не успел добраться, как их эшелон разбомбили. Хватило ума – вернулся домой. Конечно, скрывался от посторонних. А с началом эвакуации уехал в другой город, к родственникам. Окончится война, останется живой – посмеет ли кто упрекнуть его тогда за это?

– А вдруг облава?.. Вдруг тайная полиция пойдет по домам ловить дезертиров? – светлея лицом, но все еще не в силах до конца побороть страх, сказала Ани. – Ведь если поймают – конец…

– Старайтесь, чтобы не поймали, – тоном бывалого, опытного конспиратора поучила я. – Пусть твой Герберт сидит взаперти и носа никуда не высовывает… Пойми, Ани, кто его станет ловить в такую неразбериху? Сама ведь видишь, что кругом творится.

Ани ушла домой пораньше, а перед этим пригласила меня зайти к ней вечером «на чашку кофе», сказала, что после девяти забежит за мной. Я попросила Надежду предупредить маму о неожиданном приглашении и, когда явилась Ани, отправилась вслед за ней.

На улицах, в черноте ночи, по-прежнему продолжалась людская толчея – скрипели возы, плакали дети, кашляли, бранились взрослые. В безлунном небе смутно вырисовывались контуры домов. Обогнув небольшую круглую площадь, мы вошли в один из подъездов, в кромешной тьме, на ощупь, поднялись на третий этаж.

В просторной, трехкомнатной квартире оказалась только сестра Ани – Гильда, стареющая, страдающая одышкой женщина с бледным, слегка отечным лицом и с такими же, как у швестер Ани, внимательно-приветливыми глазами. Она ждала нас. На столе, на прикрученной спиртовке, источал восхитительные ароматы пузатый, начищенный до блеска кофейник, стояли три толстые фаянсовые чашки и тарелка с тоненькими кусками хлеба, намазанными скупо, на просвет, желтовато-янтарным медом. Электричества в доме не было. Комната слабо, так что все ее углы тонули во мраке, освещалась небольшой алюминиевой лампой, что стояла с отбитым вверху стеклом на каминной полке.

Я огляделась. Жениха Ани, Герберта, не было видно. Но его присутствие явно ощущалось тут – хотя бы по слабому сигаретному, перемешанному с кофейным аромату. Он – я чувствовала это – скрывался где-то рядом. Неужели мои слова – «чтобы не высовывал никуда носа» – эти трое восприняли буквально? А может, они все еще не доверяют мне и Ани теперь раскаивается в своем порыве? Как бы там ни было, я решила ни о чем не спрашивать немок. Захочет ли таинственный беглец выйти из своего укрытия или будет отсиживаться там до конца – его личное дело. Мне как-то все равно, меня это как-то не волнует.

Они обе – и Ани, и Гильда – опять принялись расспрашивать меня «о русских», задавали те же, порой нелепые вопросы, на которые я уже столько раз отвечала. Но я понимала, что мои слова не столько нужны были сейчас им, сколько тому, кто прячется где-то за стеной и теперь жадно слушает их. Поэтому я старалась отвечать конкретно и четко, ничего при этом не приукрашивая, но и ничего не очерняя.

По просьбе Ани я опять рассказала им о Генрихе. Да, этот сбежавший от войны парнишка был ближайшим нашим соседом. Он действительно больше двух месяцев скрывался в родительском доме, и никто ничего даже не заподозрил. Правда, его надоумили оставить свои документы в разбомбленном составе, но разве нынешняя обстановка в городе не напоминает такие же хаос и неразбериху, как если бы тут произошел воздушный налет? Дейтчланд обречена, – говорила я. – Это всем давно ясно. К чему же лишние жертвы, лишние горе и слезы для близких?