Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

Теперь этот человек спасет нас, – с чувством громадного облегчения подумалось мне, – сейчас стальной, непререкаемый голос произнесет короткие слова команды, и пьяный дебошир тотчас присмиреет, уберет наконец свой страшный автомат, а затем, пристыженный и виноватый, незамедлительно исчезнет отсюда. Не может же, в самом деле, рядовой солдат ослушаться старшего по званию офицера, тем более подполковника (к этому времени я уже знала – просветили пан Тадеуш с Хубертом и Анджеем, – какому воинскому чину соответствуют две звезды).

Но, к моему величайшему удивлению и даже разочарованию, никакого категоричного приказа не последовало, да и пьяный хулиган, похоже, ничуть не струсил и не устыдился при появлении перед ним высокого воинского чина. Происходило все так, будто старший брат урезонивал младшего. Сделав знак рукой пану Тадеушу и ребятам, чтобы они не маячили сейчас перед глазами, и присев рядом с упившимся до невменяемости юным солдатом на корточки, седой подполковник, не повышая голоса, дружески внушал ему:

– Ты что же это надумал, браток? Ну, успокойся, успокойся… Ведь перед тобою всего лишь беззащитные женщины – посмотри, как ты напугал их… Не надо шуметь, братишка, а лучше ступай – отдохни. Нам завтра снова немца бить, вот там и покажешь себя.

– Все равно убью гадов! Всех, туды-твою-растуды, перестреляю! – продолжал куражиться пьяный «браток». Но постепенно – далеко не сразу, постепенно автомат соскользнул из его рук (Игорь Алексеевич тут же проворно передал его своему помощнику – как он его называет – Михалычу), слова стали невнятными, а вскоре и сам наделавший столь большой переполох бузотер (теперь он казался мне совершенно безобидным, даже немножко жалким), вскоре и он сам, ткнувшись растрепанной головой в командирское плечо, мягко сполз на пол.

– Надо уложить его куда-нибудь, – устало сказал Игорь Алексеевич, – до утра проспится – забудет все, что было здесь… Дело в том, что солдаты обнаружили где-то в городе винный склад, вот и перепились. Видимо, кто-то указал этому «храбрецу» ваш «адрес», да еще и немало подзадорил его.

Присев на ящик, подполковник вынул из кармана пачку папирос, щелкнул зажигалкой.

– С теми, кто сражается на передовой линии, нельзя иначе, – говорил он под храп растянувшегося на освобожденной циновке, заботливо укрытого шинелью (конечно, тут мама постаралась) скандалиста. – В основном это люди с изломанной судьбой – те, кто вольно или невольно совершил однажды тяжкий воинский проступок и теперь должен искупить вину своей кровью. Эти парни ежеминутно смотрят смерти в глаза, поэтому для них, как говорится, – «все – трын-трава», они и действуют по принципу – «либо пан, либо пропал»… Конечно, по здравому размышлению, следовало бы наказать тех, кто разгромил склад, но ведь завтра, вернее, уже сегодня, эти ребята, по сути дела совсем еще мальчишки, после короткого отдыха снова пойдут в бой, и неизвестно, останется ли кто из них в живых…

Игорь Алексеевич с Михалычем ушли, наказав нам разбудить их в случае чего снова. А мы, лежа в темноте, с открытыми глазами на уплотненных циновках, слушали мощный, раскатистый храп молодого с изломанной судьбой парня, который чуть не «порешил» всех нас и которому через несколько часов снова предстоит идти «на смерть», тихо переговариваясь, невесело обсуждали события минувших суток и уже не могли уснуть до рассвета.

Так прошла наша первая ночь на свободе. Неужели подобное повторится еще раз?

11 мартаВ голове все смешалось – не могу высчитать, какой сегодня день, но, кажется, понедельник

Мы все еще сидим в своем подвале. Вчерашний день снова принес массу разнообразных впечатлений. Подполковник поднялся рано, уходя, по-видимому, дал своему Михалычу соответствующий наказ. Тот, собираясь с алюминиевыми котелками за завтраком, позвал с собою Анджея и Хуберта и вскоре они принесли целое эмалированное ведерко горячей пшенной каши (не немецкой «размазни», а настоящей, круто сваренной каши) с большими кусками мяса. Какой же вкусной она оказалась и с каким аппетитом мы все уплетали ее! Оставили на донышке ведерка и вчерашнему «кровожадному» скандалисту, который, несмотря на царящий уже вокруг дневной шум, продолжал спать под своей потертой шинелью безмятежным сном младенца.

Виновник ночного переполоха проснулся лишь около полудня. Долго не мог понять, где он находится, а когда узнал в подробностях о случившемся (Катерина с Надеждой постарались – красочно, во всех деталях живописали ночной эпизод), стоял перед нами поникший, с видом нашкодившего школяра.