Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

И вот теперь каждую свободную минуту я, на радость маме, – при деле: шью, утюжу, порю, если что-то не так получается, снова шью и утюжу. Есть у меня также идея – смастерить в дополнение к сарафану нарядную кофточку из ситцевой ночной сорочки, которую я еще ни разу не надевала. Ведь синее с голубым неплохо сочетается, верно? И если все получится так, как я себе в мыслях представляю, – костюмчик выйдет что надо! Я даже сделала эскиз этого «ансамбля» и при шитье постоянно держу его перед глазами – этакий элегантный, темно-синий приталенный сарафан, светло-голубая строгого фасона кофта с отложным воротником, и к ней, к кофте, – синий, под тон сарафана, – галстук. Ну как? Есть у меня художественный вкус или нет?

С сарафаном дело уже подходит к концу, осталось работы совсем немного – пришить две фигурные пуговицы (их мне подарила Анхен), обметать петли, заделать швы и окончательно отутюжить свое изделие.

Но сегодня у меня больше не хватило терпения заниматься поднадоевшим шитьем, я решила все бросить и под недовольное ворчанье мамы: «Не-ет, с тебя толку не получится – лишь бы бездельничать!» – привычно удалилась в свою кладовку (по понятиям мамы, когда я сижу со своим дневником, то именно «бездельничаю»). Пусть недошитый сарафан смирно подождет в своем уголке еще пару вечеров, я же страшно соскучилась по тебе, моя совесть – тетрадь, по твоему великому терпению выслушивать все мои откровения, по одностороннему задушевному разговору с тобой. Ну, здравствуй же еще раз!

Новостей за неделю особых нет. Все эти дни занимались вывозкой навоза на поля. Мне с Серафимой опять «повезло» – растрясаем навозные кучи и, естественно, насквозь «проароматились» коровьим дерьмовым запахом. Так что каждый вечер приходится устраивать в кухне «баню». (Хоть бы скорей выгнали скот на пастбище, чтобы я снова могла пользоваться душем.)

Сегодня утром опять приходил Роберт. Кстати, он был у нас и в прошлое, и в позапрошлое воскресенье, только я не сумела написать здесь об этом. Свежих фронтовых известий на этот раз, увы, он не принес. Новый их вахман словно бы почуял что-то, не спускает с пленных англичан глаз, всюду сует свой длинный нос. Поэтому, сказал Роберт, они почти не пользуются сейчас своим источником информации, а если и пользуются, то крайне редко.

Он пробыл у нас часов до одиннадцати. Притащил с собой пачку фотографий, что недавно получил из дома. Рассматривали их за столом после завтрака все вместе. Я брала из рук Роберта аккуратные снимки, и мне невольно думалось – как все же по-разному живут на земле люди. У нас, в России, например, все выглядит естественней, проще, может быть, в чем-то неряшливей, но зато теплее и как-то человечнее. Перед моими глазами сразу предстал бревенчатый дом с резными, фигурными ставнями, а на коньке крыши – веселый, крутящийся в разные стороны (в зависимости от направления ветра) флюгер, выполненный в виде пушкинского Золотого Петушка. Возле дома, под стрехами, мне видятся переполненные кадки с темной дождевой водой, рядом – старые заржавевшие ведра. Под навесом, у веранды – оставленные кем-то из домочадцев «на время» да и забытые надолго грабли, лопата, лейка. Тут же – фонарь «летучая мышь» с треснувшим стеклом, чьи-то «огородные» опорки, с налипшими на них подсохшими комками глины, растерзанная, с болтающейся мочальной перевязью метла. А если, встав на крыльце, перевести взгляд влево, – увидишь небольшую, окаймленную стройными тополями полянку, где летом такое обильное разноцветье трав, что хочется броситься ничком в эту буйную ромашково-колокольчато-лютиковую поросль и благодарно замереть там, и даже немножко поплакать тайком легкими, светлыми слезами от переполняющей тебя великой, щемящей любви ко всему, что есть вокруг и что можно назвать одним коротким словом – Родина…

Тут же, на ирландских фотографиях, – идеальный порядок, чистота и – ничего-то естественного, ничего живого. В глубине снимка – внушительных размеров двухэтажный дом из красного кирпича, с ослепительно сверкающей на солнце металлической крышей. От него разбегаются в разные стороны аккуратные асфальтовые дорожки. Поодаль виднеются уходящие за рамки фотографии приземистые скотные дворы, тоже из кирпича, только из серого. Гранитная кладка колодца. И даже скамья в тени небольшой чугунно-узорчатой беседки тоже сделана из камня. Деревьев и кустарника здесь тоже хватает, однако они не растут вольно, как им вздумается, а оформлены в круглые, раздутые шары. И даже лужайка перед домом – не просто обычная, цветущая полянка, а прилизанный, гладкий газон, что напоминает собой огромную, тщательно расстеленную по земле – без морщин и складок – зеленую скатерть. И ничего-то не увидишь тут случайного, ничего, упаси Боже, забытого.