Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1944–1945

– Я решил, что мы должны с тобой обручиться – унс ферлобен – и прошу дать мне на это согласие, – выпалил вдруг Роберт и, залившись краской, нервно поднялся со своего места. Встав передо мной, он взял меня за руки, притянул близко к себе. – Любимая, я хочу этого… Я очень хочу этого!

Я почувствовала, как жарко загорелось мое лицо, как замерло, а затем метнулось в испуге сердце. О чем он говорит? Обручиться? А что это такое? Господи, что это такое? Сейчас я способна понять только одно: обручиться – это значит полностью утратить свою независимость, позволить опутать себя клейкой паутиной соглашательства с ним, моим нареченным, во всем… Хоть бы кто подсказал мне, что я должна ответить ему? ареВ, ну где же ты?

– Роберт, милый… Я очень благодарна тебе за все, но, знаешь…

– Подожди. Я позову сейчас сюда твою маму, – перебил он вдруг меня и быстро направился к двери. – Необходимо, чтобы она присутствовала здесь, при нашем разговоре. Это очень важно!

Они вошли оба: мама с удивленным выражением лица, с поджатыми скептически губами – впереди; смущенный, но решительный Роберт – сзади.

Роберт тотчас подошел ко мне, обняв меня за плечи, встал рядом: «Мутти, вы уже, конечно, знаете. Конечно, догадываетесь… Я люблю Веру. Я решил… Мы решили обручиться. Мы просим вашего согласия. – Он подтолкнул меня. – Чего ты молчишь? Переведи же, пожалуйста, матери мои слова».

Однако перевода не потребовалось. Моя мудрая мамулька поняла все, едва взглянула на меня.

– Пойдемте для такого случая в комнату. Авось сегодня Господь убережет нас от жандармского налета, – сухо, с непроницаемым лицом, не глядя на нас, бесстрастным, неживым голосом, сказала она. – Сейчас там никого, кроме Симы и Нины, нет. Сядем, как положено, за стол, поговорим. Не в кухне же, возле помойного ведра, в самом деле, вести эти разговоры. Подождите… – Она остановила нас. – Дайте я еще раз проверю, закрыта ли входная дверь.

Пока мама с Симой ставили на плиту чайник и накрывали на стол (в сумке у Роберта оказались бутылка какого-то вина и несколько плиток шоколада), мы трое сидели на диване. Роберт, пылая лицом, затеял с Нинкой какую-то дурацкую игру в «загадки и отгадки». Я лихорадочно размышляла. Хорошо, что у меня есть эти минуты, когда можно хоть как-то понять себя, подумать о только что услышанном, прислушаться наконец к голосу разумной ареВ. Меня распирали гордость и тщеславие – ведь сегодня я впервые, – те бесконечные словесные уверения в любви не в счет, – сегодня я впервые в жизни услышала официальное предложение руки и сердца. И от кого? От парня, от которого вряд ли отказалась бы самая раскрасивая девчонка не только в здешней округе, но, пожалуй, и в окрестностях его далекого, родного ему ирландского Белфаста. Ведь стоит только мне сказать сейчас «да» – и я уже почти жена, почти женщина, притом любимая, а в его глазах – единственная, неповторимая… Встретится ли еще на моем жизненном пути парень, мужчина, который станет любить меня так, как любит он?

Но вместе с гордостью росла, ширилась в сердце печаль. Ведь вся загвоздка в том, что я не могу произнести сейчас это короткое, способное перевернуть всю мою жизнь слово «да». Просто не имею права. Во-первых, чтобы сказать его – надо любить ответно, в моем положении чужестранки – любить к тому же очень крепко, почти самозабвенно («самозабвенно» – значит забыть себя и все, что тебе дорого, что составляет сущность твоей жизни).

Во-вторых, произнеси я «да» – и моя любимая всеми фибрами души Россия, моя единственная на всем белом свете земля, где осталась могила моего отца, где мой мир, мой дом, мои братья, моя милая Родина, где я могу жить, думать, петь, а не просто существовать, – окажется навсегда для меня потерянной. Навсегда. Это чушь, ерунда, что он говорит: «Мы поедем в твой Ленинград вместе». Ерунда все это. Закончится война, останемся мы живы, и он скажет мне: «Нас ждут, любимая, в Ирландии», и я, его нареченная, а потом жена, обязана буду повиноваться ему… Ах, ареВ, ты как всегда жестока и беспощадна, но ты права, и я полностью доверяюсь тебе.

Словом, когда мы наконец сели за стол и Роберт, наполнив рюмки вином, спотыкающимся языком объявил маме о своем решении, а потом, спохватившись, добавил, что, к сожалению, подобающего для такого случая обручального колечка для любимой у него пока нет, но он надеется, что оно уже вскоре появится, – так вот, когда он все это объявил маме, а та в ответ, кивнув, не глядя в мою сторону, сказала неживым, бесстрастным голосом: «Пусть она решает сама. Я не могу ни дать ей какой-либо совет, ни тем более запретить». А потом добавила устало: «Что же касается меня, то – спасибо тебе, Роберт, за приглашение – если останусь жива, вернусь на Родину, в Россию!» Так вот, когда мы наконец сели за стол и когда были произнесены все эти слова – у меня уже был готов ответ…