«Искал не злата, не честей»

Мы живем в мире, который больше, чем тот, что стоит перед нашими глазами. Он феномен. Поводырь. Он не просто ведет нас. Он проводник и носитель нашего человеческого смысла – идеокинез, позволяющий создать нам мысленные образы и менять, и изменяться. Этот мир пронзает нас. Он воет, «как стрелецкие жёнки», каменеет, как мать распятого Иисуса, и видит смысл будущего в сбережении памяти и скорби. Передаёт мученический опыт человека. Он – немой свидетель роста, бунта и распада человечности в ойкумене существования. А главное – он выразитель общечеловеческой психологии: «…каждая смерть убеляет меня, ибо я един во всем человеческом…» , потаённая святая вера на краю гибели, торжество человеческого духа, правды и исторической справедливости над «дряхлым стариком Произволом». И он же, мир Творца, привнес в мир человека вот это пасхальное полнолуние, апогей человеческого бытия – Наилучшее украшение жизни не убранство и место, а жажда "Быть". Та внутренняя сила, которая выше сплина, Млечного Пути и Южного Креста.

Мы живем сквозь него и просто не замечаем и никогда не заметим его обоза смерти – мрачной бездны с неотступной старухой смертью, Хароновым провозом через Лету и царством Аида. Лишь только горечь существования (это гротескное сновидение) напомнить о близости конца…

Поэтическое пространство Пушкина живет во многогранном пространстве реалий и сказки. Там нет разделения на внутреннее и внешнее, на мир вне человека и внутри него.

Лес, духи и божества природы, небо, звезды, ночь, день, любовь и доброта – все это воспето нежно, с душевной трогательностью в едином клубке бытия:

Весна, весна, пора любви,

Как тяжко мне твое явленье,

Какое томное волненье

В моей душе, в моей крови…

Будто шел, шел Александр по волшебной тропинке, да на небо поднялся. Увидел оттуда всю удивительную прелесть русской земли. Наполнил ковш чистыми облаками, да спустился вниз и опрокинул прозрачные стихи на мысли и думы современника …

На страницах – всплески настроений: веселых, грустных, решительных…и море любви к живущим на земле людям, как будто их сердца целуются. Каждая лирическая строка – очарование, откровение, открытие, разрешая людям лучше понимать свои мысли и чувства и становиться благороднее и милосерднее:

В чужбине свято наблюдаю

Родной обычай старины:

На волю птичку выпускаю

При светлом празднике весны.

Я стал доступен утешенью;

За что на бога мне роптать,

Когда хоть одному творенью

Я мог свободу даровать!

И ты начинаешь понимать, что деды наши никогда сомнений не знали. Робости не испытывали, если беда приходила. Умели яростно воевать, неистово любить, от зари до зари землю пахать. А для мира и достатка – избы и города строили.

Среди всей мудрости, которую мы впитываем в себя, на всей высоте своих понятий, мы вдруг иногда останавливаемся и спрашиваем: так же ли чист наш внутренний мир, так же ли тепло в нас сердце, как в наших легендарных предках? И как они согревали себя, и какая вера в них жила, как далеки они были от слабых жалоб, как мало обвиняли и как терпеливо несли свой крест. Кажется, они понимали многое, что непонятно нам сегодня, они сохраняли то, что мы потеряли сегодня; а то, что успели от них приобрести, размыли по болотцам и трясинам своего заупокойного мира.

И слова апостола: «Пусть языком твоим говорят ангелы, но если в словах твоих не будет любви, то они будут медью звенящей и кимвалом бряцающим» – становятся ясны для нас, как никогда; мы понимаем, что в них дано мерило добра и зла, с которым мы никогда не погибнем и которое приложимо ко всякой мудрости. Главное – люби мир и водворяй его везде.

Связывающим мотивом, сквозной мифологемой поэзии Пушкина – путешествие человеческой мысли и души через радости и горечи существования, уравновешиваемое ницшеанским вечным возвращением; сформулируем образно – трезвое бодрствование в пещере Полифема; поэт, как Одиссей, избранник, спаситель своих читателей, ищущих ( пока может) знание, доброту и веру. Ведь гений Пушкина гармоничнее, масштабнее всех ощущает священную, одухотворенную природу бытия и человека – в том парадоксальном, нередко драматическом противоречии с нею, которое привнесла с собой реальная практика человеческой истории.