Искатель, 1961 №2

— Мы живем в гиблые времена, мистер Вултон, — стеная, произносит Айкен. — Появилась чудовищная литература, и дети перестали быть детьми. Моя бедная жена Эванджелина! Ее девяти летний отпрыск от первого брака каждый день требовал у нее денег на кино и на разные бесстыдные, жестокие и кровавые книжки. Как-то она прочитала пару этих книжечек и решила не давать больше мальчику денег. Тогда он раздобыл крепкую цепочку и замок и, когда Эванджелина спала, прикрепил ее к батарее отопления. Она кричала, ее никто не услышал. Чтобы освободиться, она клятвенно обещала давать сынку каждый день на расходы. Целую неделю она платила, потом перестала. На ночь заперла дверь своей спальни. Утром, когда она вышла из комнаты, ее встретил сынок, вооруженный револьвером. Она хотела его обезоружить, но он выстрелил в нее. Уже несколько месяцев несчастная Эванджелина лежит в больнице! Боже мой! Я боюсь, что она долго не протянет…

Айкен утирает платком слезу.

Наша группа работает в неблагоприятной обстановке. Иной раз мы встречаем непредусмотренное сопротивление. Тогда мистеру Джеффрайсу приходится регулировать ход событий. При этом он никогда никому не наносил серьезного вреда… ну, не более легкого сотрясения мозга в крайнем случае. Мы еще никого не убили. Это наш принцип. Мы им гордимся. А мой сынок растет убийцей!! Эванджелина рыдает: «Мальчик не виноват! Нужно пристрелить всех, кто производит эти мерзкие кинофильмы, комиксы и телепередачи!» Я сказал: «Эванджелина, я против кровопролития. Но мы попробуем взять налог с этих людей». И как раз тут я подумал: «Почему девятилетние несмышленыши могут извлекать идеи из пакостных фильмов, телепередач и книжечек, охраняемых законом, а я не догадался?» Я окунулся в чтение, и оно стало моим ежедневным гнетущим трудом, потому что вкус мой воспитан на классике. Скверная литература научила меня многому.

Он снова утер слезы. Вултон ядовито бросает:

— Полагаю, что вы… «облагали налогом» банки и тому подобные учреждения задолго до изучения комиксов. А теперь вы расширили область применения своих сил.

— Конечно, банки и прочее — это наша основная сфера, — всхлипнув, признает Айкен. — Наше дело связано с большим риском и требует особой изобретательности, раз мы решили обходиться без убийств.

— Этот человеколюбивый принцип тормозит ваше продвижение к электрическому стулу.

— Мистер Вултон, нами руководят гуманные и эстетические соображения.

Гости стараются вести беседу корректно, но Вултон уже закусил удила.

— Все ясно! Вы подвижники! Отняв у банков и у богатых предприятий доллары, вы, конечно, раздаете их неимущим и угнетенным! Как это трогательно! Да и разговариваете вы, как проповедники с ученой степенью докторов каких-то нравственных наук. Нормальному человеку вы даже в кошмаре не приснитесь!

— Вы угадали, мистер Вултон, мой друг Джеффрайс действительно имеет ученую степень. Он окончил два факультета. При этом он принес своему университету большую славу как чемпион штанги. Все члены нашей группы имеют высшее образование и полезную специальность. Нам не хватает писателя с таким художественным воображением, как ваше.

Вултон разражается издевательским смехом:

— Ха-ха-ха-ха! Да вы действительно канонизировали себя в святые! И все-таки вы налетчики! Ха-ха-ха!

Круглые глаза Джеффрайса становятся продолговатыми.

— Мы хотим беседовать вежливо. Однако придется обсудить ваши взгляды… Мы не компрачикосы, мы не уродуем детей. И взрослым мы не внушаем подлых чувств. Всем этим открыто занимаются другие люди…

Вултон бесцеремонно прерывает:

— Хорошо, я скажу вежливо. Свобода печати, радиовещания и так далее — это одно из выражений нашего американского географического своеобразия. У нас исторически создались особые нравы, обычаи и законы. Эта страна меняет даже внешний облик людей, создает иной, новый тип. У нас долихоцефалы становятся круглоголовыми и тому подобное. Мы гордимся всеми проявлениями нашего своеобразия, на нем покоятся богатство и мощь Соединенных Штатов, и мы всегда сумеем его защитить. А вы нападаете на наш национальный образ жизни. Вы подрывные элементы! Вы, наверно, коммунисты!!!

Джеффрайс пренебрежительно ухмыляется.

— Мы ничего не подрываем. Зачем этот вздор в деловом разговоре? Выслушайте меня спокойно…

Проваливается дело, ради которого они жарятся здесь, под яблоней, вместо того чтобы отдыхать в кафе с кондиционированным воздухом. Вултон уходит из рук, потому *что стал жертвой заблуждения. Джеффрайс решает набраться терпения и сделать последнюю попытку убедить Вултона. Он бросается в словесный бой. Он не собирается спрашивать Вултона, какое место в его теории счастливого американского географического своеобразия занимают безработица и некоторые другие факты. К таким социальным явлениям Джеффрайс равнодушен. Он излагает иные доводы: