Искатель, 1962 №2

Закончить мне не удалось: показалось, небо разламывается от огненных зигзагов. Закручиваясь спиралями, облака перелетали бешеными змеями через Ордебар, затем поднимались кверху и сваливались за перевал. Через несколько минут появились синие просветы, окаймленные рваными кромками туч.

…Еще десяток записей высотных отметок, две пробы из рудных жил — и домой: коротать морозную ночь на обледенелом склоне — не велика радость!

— Поедем? — спросил Федя, указывая на насыпь под нами.

Я оседлала длинную рукоятку геологического молотка и, вытянув вперед ноги, «поплыла» вниз вместе с потоком камней…

* * *

Из маршрута мы возвратились поздно. Лимонно-желтый закат больших высот уже позеленел. Отсвет зашедшего солнца догорал фиолетовым клином на восточной грани Арганкуны. Тюнька встретил нас далеко от лагеря. Казалось, пес хотел поведать что-то очень важное. Потявкивая, повизгивая и поминутно оглядываясь, он затрусил домой.

Зайдя к себе, я сразу же почувствовала слабый запах трубочного табака. При свете карманного фонарика заметила, что кто-то здесь хозяйничал, правда очень осторожно. Книги на ягтане сложены аккуратной стопкой, но «Минералогия силикатов» оказалась почему-то наверху. Меховые гуфли задвинуты под раскладушку несколько глубже обычного…

— Гости лихие у нас побывали! — крикнул Федя, откидывая полу моей палатки. — Тюньку пырнули.

Он приподнял ухо пса: в свете костра стал виден длинный порез.

«Хорошо, что мы так основательно запрятали карты», — порадовалась я, смазывая собаке рану стрептоцидозой мазью.

…Собрались в палатке-столовой. Алимджан подал блюдо с пловом: рыхлый, распаренный рис, куски молодой баранины, тончайшие полоски моркови, кружки поджаренного лука.

— Вернулся Карымов? — поинтересовалась я.

Повар кивнул.

— Где же он?

— Спать лежи…

Чем еще порадует нас Алимджан-ака? Под аплодисменты он торжественно вносит привезенную с утренним караваном дыню.

…Мы сидим в палатке.

После напряженного рабочего дня и роскошного ужина всех разморило. Поджав ноги калачиком, Федя заводит очередную сказку:

— Живет царевна Наташи в ледяном тереме на Ордебаре. Сидит она, пригорюнившись, у окошечка, вдаль глядит, пряником печатным закусывает. Красавица — ни в сказке сказать, ни пером описать: на глазах защитные очки, нос цинковой мазью оштукатурен, сама черная-пречерная, горным солнцем обожжена, да и неделю, поди, не умывалась. Волосы русые в сорок косичек на таджикский манер заплетены крепко, на целый месяц! А на лбу вместо звезды синяк горит!

— Вношу фактические поправки! — весело перебивает Наташа. — Умывается царевна каждый день, косички заплетает, — она беспомощно развела руками, — сознаюсь, только раз в неделю, а синяк давно прошел.

— Не любо — не слушай, а врать не мешай! — невозмутимо продолжает Федя. — Вот подъезжает к терему на сером ишаке королевич Федя. Шляпа перьями изукрашена, шипы на ботинках, ровно серебро, горят. Лицо у красавца как луна полная: рот до ушей, нос пуговицей, глазки махонькие, серенькие, в масть ишаку. Наклонился он и шепнул в длинное мохнатое ухо: «Выручай, друг серый!» Взвился ишак чуть повыше дерева стоячего, чуть пониже облака ходячего, и поцеловал королевич Федя царевну Наташу прямо в уста сахарные! И цинковой мазью весь перепачкался! — с унылой серьезностью уточняет рассказчик.

Долго не умолкает взрыв дружного смеха. В палатке тепло, уютно.

Чего-чего только не наплел Федя! Володя Широких летал на змее по всем правилам высшего пилотажа: «Разбежался Горыныч по бетонной дорожке, оторвался от земли, лег на курс, спикировал и благополучно приземлился!» Алимджан-ака раскладывал скатерть-самобранку, а пьяный Абдурахман в деже с опарой тонул…

Жалко было расходиться спать. Когда Володя стал расстегивать палатку, рука его осветилась: на концах пальцев загорелись фиолетовые огни. Такие же языки холодного пламени бесшумно тлели на остриях палаточных стоек и выступах скал. Это были огни святого Эльма, электрические разряды, которые появляются на верхушках мачт и концах рей перед штормом.

«Как бы погода не преподнесла нам сюрприз», — подумала я с опаской.

* * *

Огни святого Эльма не обманули нас! Утром с перевала понеслись плотные вихри колючего снега с осколками льда. По склонам катились сорванные ураганом обломки утесов. Общими усилиями мы соорудили из камней высокий защитный вал. В палатках на всякий случай переставили ягтаны к стенкам, обращенным к пику Алмаз.

С трудом извлекли из тайника геологические материалы: рассекая головой и плечом резиново-плотный воздух, задыхаясь от снежной каши, забивавшей нам рог, нос и глаза, мы змеями ползли к пещере и обратно.

Сварить пищу не удалось — задувало огонь в очаге. К тому же неожиданно расхворался повар: его терзали колики.

Около Алимджана установили дежурство.