Искатель. 1978. Выпуск №6

За дверью послышался приглушенный спор, шарканье ног и через минуту ответили:

— Мы вас не знаем, открывать не будем!

— Не откроете, сломаем дверь. У нас постановление следователя с санкцией прокурора.

За дверью думали, но не открывали.

— Пригласите понятых, пусть слесарь ломает дверь.

Это помогло. Щелкнул замок, медленно открылась дверь.

Первым в квартиру вошел Шесталов. Хозяева квартиры — мужчина и женщина — понуро стояли в проходной комнате.

— Предъявляю постановление на обыск вашей квартиры. Прошу соблюдать спокойствие и порядок. Всем оставаться на местах. До начала обыска предлагаю выдать деньги, нажитые преступным путем…

— У нас таких денег нет. Вот наши сбережения от зарплаты… — сказала хозяйка квартиры. Она достала из серванта пачку денежных купюр, протянула их Шесталову и, закусив губы, заплакала.

Струмилин стоял в дверях. В небольшой рации, которую он держал в руках, раздалось характерное попискивание, он приложил к ней ухо, затем подошел к двери балкона.

— Что же вы свое имущество не бережете? — спросил он хозяев. — На улице дождь, а вы подушку выложили на балкон. Товарищи понятые, прошу подойти поближе.

Он открыл дверь балкона, нагнулся и поднял подушку-думку.

* * *

Следствие подходило к концу, оставалось ознакомить обвиняемых с материалами уголовного дела.

Первой в комнату с зарешеченными окнами привели бывшую буфетчицу Клаву Носову. Она кивком головы поздоровалась, шмыгнула носом и со вздохом опустилась на неудобный привинченный к полу стул.

«Ничего даром не дается, за все нужно платить!» — подумал Шесталов, исподлобья рассматривая усталую, заметно постаревшую обвиняемую.

Та грузно опустилась на стул, вытащила из рукава носовой платок, ссутулилась, сложив руки на коленях. Виновато отвела взгляд, насторожилась.

Шесталов открыл стоявший под ногами портфель, не торопясь достал прошитые грубыми суровыми нитками две объемистые папки с документами и положил перед собой на стол.

— Ну, Клавдия Петровна, вот и все! Сегодня встречаемся в последний раз. Прочитайте ваше дело, а потом будет суд.

— Такое большое дело против нас двоих? — удивленно и испуганно спросила Носова, уставившись расширенными глазами на папки. — Что же мы за такие преступники, чтобы против нас такое большое дело?! — Она всхлипнула, промокнула платком слезы. — Что мы вам плохого сделали, что про нас так много написали?

— Лично мне ничего. Старался установить истину.

— Какая же на бумаге истина, правда, она на людях. Небось злые люди набрехали, а вы все писали…

— Сейчас придет защитник, и вы с ним прочитаете все дело. По закону вам предоставляется право защищаться, заявлять ходатайства, представлять доказательства своей невиновности.

Носова завороженно, не отрываясь, смотрела на папки. «Нашли или нет?» — сверлил голову вопрос.

— А можно мне дело почитать сейчас? Ну, до защитника?

Следователь подумал, посмотрел в окно.

— В этом я не вижу процессуального нарушения, — и подвинул в ее сторону первый том.

Не скрывая волнения, Клава торопливо подскочила к столу, взяла папку, положила на колени и развернула обложку. Впервые в жизни она держала в руках уголовное дело. Да еще какое — по обвинению ее в совершении преступления. Она со страхом и волнением смотрела на неведомые ранее пугающие протоколы.

«Постановление о возбуждении дела», — прочитала она. — «…вступив в преступный сговор… в крупных размерах…»

— В какой сговор?… Никакого сговора между нами не было. Одна принесла бутылку «Старки», другая… и пошло. А сговора не было. В каких же крупных размерах? Что у нас, тыщи?

Следователь что-то писал, не отвечая на вопросы.

Когда арестовали, первое, что ей захотелось, — умереть, закрыть глаза и умереть, ни о чем не думать, ни о чем не вспоминать. Все ушло далеко, далеко… На допросах следователь несколько раз спрашивал о деньгах. Говорила, что нет денег. Вроде отстал.

Носова внимательно читала следственные протоколы. Раньше, когда Шесталов записывал в них быстрым неразборчивым почерком ее показания, они казались простыми линованными листами бумаги. Сейчас, подшитые в папку, пронумерованные, официально названные, они были совсем другими, угрожающими. Вот протокол ее показаний. «Ничего не признавала. В суде спросят: почему не рассказывала правду? Что ответишь? Говорят, за это добавляют… Ничего, главное — были бы деньги…»

«Так, а это что? Рапорт инспектора Андреева. Пишет: торгуют разбавленным коньяком».

— Каким же разбавленным? Что он пишет?! Градусы одни и те же! — громко возмущалась Носова.

Шесталов все так же молча писал что-то на листе бумаги.