Искатель, 1996 №5

Гиллель спокойно воспринимал все, что происходило вокруг него, его нервное напряжение исчезло. Опасность миновала, как только он вернулся в мир нормально мыслящих и предсказуемых людей.

— С удовольствием пригласил бы вас отобедать в ресторане на Лимматквай, — сказал Слотер. — Там подают удивительно вкусную оленину, в Штатах такой не найти. Наши охотники застрелить оленя еще могут, а вот сделать из его мяса что-нибудь путное — это уж извините, дальше обычных котлет дело не идет, — и Слотер улыбнулся, обнажив свои длинные, полированные зубы.

Смертельная опасность, погони, запах пороха, кровь — и эта мирная атмосфера, веселая болтовня Слотера… И все это за каких-то два часа! В этом городе бюргеров, подумал Кори, умирают не иначе, как в своей постели.

— Это Хаутпбанхоф — центральный железнодорожный вокзал, — взял на себя роль гида Слотер. — Ваш отель немного дальше на этой же улице.

— Знаю, — ответил Гиллель. — Я учился в Цюрихе и хорошо помню его.

Кори насторожился: две части сознания Гиллеля снова поменялись местами. Теперь это был Хаузер — тот, кто сидел рядом с Кори в обличье Гиллеля. Хаузер, что-то тайно замышлявший И эти его замыслы грозили крушением надеждам Кори на будущее Гиллеля Мондоро.

— Не знаю, зачем ты здесь, — сказал Гиллель, — чтобы опекать меня, как ребенка, не способного отправляться в дорогу самостоятельно? Разве я просил тебя об этом?

— Да, — ответила Карен. — Ты звонил мне. Разве ты забыл об этом? Гиллель стоял у двери, глядя на Карен и пытаясь что-то вспомнить. Нахмурился, отрицательно покачал головой.

— Это неправда.

Карен, побледнев, с нескрываемым ужасом пристально смотрела на Гиллеля. Он ли это? Да, это его лицо, его фигура, это он сам стоит перед ней. Но в облике человека, которого она любила, был кто-то другой, чужой. Кори говорил ей, что Гиллель хочет избавиться от памяти Хаузера, но сумеет ли он это сделать?

Ожидая его в номере отеля в чужом городе, вдали от дома, Карен вдруг почувствовала, как ею овладевает страх, уже испытанный ею раньше, в дни одиночества в собственном доме. Что мучило ее, чего она боялась? Карен и сама этого не знала.

Когда Гиллель вошел, сна бросилась к нему навстречу и обняла его. Оба затрепетали, прижавшись друг к другу, и замерли, не говоря ни слова. Карен все еще чувствовала себя несчастной и искала утешения в объятиях Гиллеля.

Гиллель заговорил первым:

— Завтра мы возвращаемся обратно. Никуда не выйду из этой комнаты, пока мы вместе не уедем отсюда.

От этих слов Карен обрела ту уверенность, в которой так нуждалась. Она целовала Гиллеля и в его ответных поцелуях чувствовала его глубокое отчаяние и тоску. Они обедали у себя в номере, а потом говорили и говорили друг с другом, но не о будущем, а о прошлом, о тех днях, когда впервые встретились. Смеялись, вспоминая какие-то порой пустячные, но столь дорогие для них события, так прочно соединившие их жизни. И оба они при этом надеялись, что их дальнейшая жизнь будет устойчивой. Вспомнили, как однажды он пригласил ее в ресторан и у него не хватило денег расплатиться, и тогда он оставил официанту их водительские удостоверения. Или как однажды утром он позвал ее на короткую прогулку, и они бродили вдвоем так долго, что она оказалась в нескольких милях от своего дома. И тот день, когда она придумала предлог, чтобы остаться у него, движимая желанием близости с ним, и они не выходили из его комнаты целых два дня.

Настала ночь, и Гиллель снова был близок с Карен, но это была не та любовь, что соединила их шесть лет тому назад. Теперь их любовь снедал страх. Гиллель как будто боялся себя самого и пытался обрести уверенность и силу в Карен.

Утром, еще до наступления рассвета. Гиллель резко отодвинулся от Карен и сел на краю постели. Карен прикоснулась к нему рукой.

— Не трогай меня! — крикнул он.

Потрясенная, она смотрела ему вслед, когда он пошел в ванную, подбирая на ходу свою одежду. Карен поспешно оделась, будто это могло ей чем-то помочь. Гиллель вышел из ванной одетый и гладко выбритый и взялся за свое пальто, чтобы надеть его. Чужой человек, с ненавистью в глазах смотревший на Карен.

— Куда ты? — спросила она.

— Я должен уйти. Не могу оставаться здесь.

В эту минуту она вдруг поняла, что потеряла его, что его любовь минувшей ночью была тщетной попыткой снова обрести самого себя. Сейчас он стоял перед ней мрачный, недоверчивый, отрицающий, что звонил ей и просил приехать к нему.

— Ты стал каким-то неприступным для меня, — сказала она. — Что я могу сделать, чтобы ты понял меня? Словно не ты, а кто-то другой говорит со мной.

— Я знаю, что делаю, — резко сказал Гиллель. — Лучше, чем когда-либо раньше.

— Если бы только слышал себя, ты понял бы, что болен, безнадежно болен, — сказала Карен. — Ты должен заставить себя не поддаваться своим импульсам. Кори сказал мне, что тебя можно вылечить. Пусть ты не веришь мне, но ему ты веришь?

Ее слова, казалось, подействовали на него.

— Будь терпелива, — сказал он. — Подожди немного — и все будет хорошо. Как раньше.

— Ждать? Чего?