Искатель, 2018 №7

От уличного морозного воздуха в первое мгновение перехватило дыхание. Путилин прикрыл нос меховым воротником. Так и оставалось лицо под защитой, пока под санями хрустел примятый снег. Фырканье лошади оглашало округу тяжелым дыханием, которое с каждым выдохом сопровождалось молочными клубами.

Улицы города были пусты, только на некоторых перекрестках горели костры для обогрева прохожих — давнее распоряжение обер-полицмейстера. Дрова закладывались в круглые решетки из железных прутьев. Почти у каждого костра находился городовой, который распоряжался, чтобы хозяева близлежащих домов выделяли дрова для обогрева бродяжного люда. Около полицейского жались к кострам несколько замерзших человек в рваной одежде, в шапках или с завязанными платком ушами. Дворовые голодные собаки с поджатыми хвостами вздрагивали от каждого движения людей и отскакивали в темноту при любом признаке опасности. Иногда у таких костров стояли сани, извозчики подходили обогреться в ожидании седоков. В нынешнюю зиму, когда большие морозы опустились на город, костры горели круглые сутки, даже чайные были открыты днем и ночью. По улицам несколько раз за ночь разъезжали конные патрули городовых или солдат. Они смотрели, не замерзает ли кто на улице: пьяный, заснувший извозчик или бедняк, у которого нет пары копеек на ночлежный дом.

В Невском переулке, подняв высокий воротник и спрятав руки в теплые перчатки, расхаживал, притаптывая снег, пристав Московской части 1-го участка подполковник Василий Евсеевич Тимофеев, приехавший тотчас же после получения сведения об убийстве неизвестного хорошо одетого господина. Полицейский угрюмым видом показывал свое недовольство ночным вмешательством в спокойный сон.

Путилин вышел из тесных саней. Фонарь на столбе, в котором за не очень чистым стеклом стояла керосиновая лампа, давал больше сумрака, чем света. Начал разминать затекшие от неудобного сидения ноги.

— Здравия, Иван Дмитриевич, — услышал он простуженный голос пристава, огласившего улицу сухим кашлем.

— Думаю, Василий Евсеевич, здоровья не помешало бы вам, — ответил Путилин на приветствие.

— Вы правы, — Василий Евсеевич приложил к лицу платок, — немножко прихватило. Морозы доконали. С нашими горожанами даже поболеть по-человечески невозможно, происшествие чуть ли не каждый день.

— Вот бы на время болезни начальника сыскной полиции преступления отменить. — Путилин подошел ближе и негромко добавил: — Я, честно говоря, болел бы до отставки.

Пристав засмеялся хриплым, сквозь кашель, натужным смехом.

— Кто там у нас? — Путилин кивнул на убитого, черным мешком лежащего у стены дома.

— Судя по одежде, человек небедный, но меня занимает вопрос: что он делал в этом переулке, рядом с каналом, славящимся людьми отнюдь не примерного поведения?

— Попробуем разгадать эту загадку. Позволите мне взглянуть?

— Да-да, сегодня я вам не помощник, уж извините.

— Василий Евсеевич, перестаньте. Лучше пройдите в теплое место, чтобы окончательно не слечь. Хворь лечить надо, а не давать ей тело на растерзание.

— Хорошо, — произнес пристав, — если я понадоблюсь, пошлите за мной городового.

— Идите, Василий Евсеевич, я после полудня буду у вас и проинформирую об убитом и мерах, предпринимаемых мной.

— Вы думаете, он был не один? — Пристав имел в виду преступника.

— Пока не знаю.

— Тогда разрешите откланяться?

— Лечитесь, Василий Евсеевич.

Сколько Иван Дмитриевич на своем веку повидал и убитых, и покалеченных, но всякий раз не мог со спокойным сердцем смотреть на деяния рук человеческих.

— Кто нашел убитого? — спросил Иван Дмитриевич, не поворачивая головы, все равно в свете едва живого фонаря виднелись только темные силуэты.

— Я, ваше высокородие, городовой Петров!

— Подойди ближе. — Когда тот приблизился, Путилин вновь сказал в темноту: — И принесите сюда света.

Городовой вытянулся, словно на параде.

— Как тебя по батюшке?

— Иван Иваныч.

— Так, Иван Иваныч, рассказывай, как его, — Путилин указал на черный куль, — нашел.

— Ваше…

— Иван Иваныч, обращайся ко мне «Иван Дмитрич», — устало выдавил из себя начальник уголовного сыска.

— Я, ваше… Иван Дмитрич, — поправил Петров себя, не дав хода уставному обращению, — в нынешний мороз обхожу порученные мне улицы раз в час.

— Каким маршрутом ты ходишь? — перебил его Путилин.

— На перекрестке Нового и Кузнечного горит костер, так там я греюсь, потом до Литовского канала, по набережной до Невского проспекта, по нему до Нового, а там и до Кузнечного.

— Что угораздило зайти в переулок?

— Дак, я бы мимо прошел, но меня, словно под руку кто толкнул. Повернул, прошелся десяток саженей, вижу, что-то темное, навроде мешка, валяется. Вот и решил поближе посмотреть.

— Раньше при обходах заходил?

— Поверите, сюда никогда. Тут всего-то пять домов, три по левой стороне улицы, два подругой, и проверять-то нечего. Всегда тишина и покой. Видите, темень какая. Люди боятся ночной порой здесь ходить, стороной обходят.

— А сам-то?

— Что — сам? Служба такая.

Путилин знал, что улицы на этом участке изобилуют притонами и приезжими бандитами.