Искатель

– Дети же, – говорит Кел. – Моя дочурка, пока такая вот была, как они, уплетала б конфеты с утра до ночи, только дай. Где б жена моя конфеты ни держала по дому, я враз про то знал, потому что дочурка, она как охотничья собака, всегда на них выведет. – Изображает.

Шила улыбается все шире, смягчается. То, что перепадает за так, даже по мелочи, воздействует на бедняков – расслабляет их. Это теплая милая волна изумления: раз в кои-то веки мир с тобой щедр.

– Эй, – зовет он, вставая и протягивая шоколадки через забор. – Любите “Кит Кат”, ребята?

Дети поглядывают на мать, чтоб разрешила. Та кивает, они приближаются, отталкивая друг дружку, и выхватывают батончики.

– “Спасибо” скажите, – произносит Шила машинально. Дети не благодарят, хотя девочка оделяет Кела широкой счастливой улыбкой. Оба поспешно удаляются к игровой конструкции, пока кто-нибудь не забрал у них шоколадки.

– У вас только эти двое? – спрашивает Кел, удобно опираясь о калитку.

– Шестеро. Эти – младшенькие.

– Ух ты, – говорит Кел. – Уйма тяжкой работы это. Старшие дети в школе?

Шила оглядывается по сторонам, словно кто-то из детей вдруг материализуется откуда ни возьмись, и эту возможность Кел целиком допускает.

– Двое, – отвечает Шила. – Остальные выросли.

– Погодите, – говорит Кел, с восторгом сообразив, что к чему. – Так Брендан Редди – ваш сынок? Который с электричеством помог тому парню, как его… тощий такой, в кепке?

Шила тут же отстраняется, мгновенно и полностью. Взгляд соскальзывает с лица Кела, Шила вперяется в дорогу, словно наблюдает за неким действом.

– Не знаю, – произносит она. – Может, и он.

– Вот это удача, – говорит Кел. – Птушта, понимаете, у меня в доме, у О’Шэев? Я там все ремонтирую сам. Справляюсь почти со всем – и со слесаркой, и с маляркой. А вот с проводами возиться не хочу, пока не глянет кто-нибудь, кто соображает, что делает. Брендан же понимает в электричестве, так?

– Ага, – говорит Шила. Она крепко обнимает себя обеими руками. – Понимает, ага. Но его тут нет.

– А когда вернется?

Шила дергает плечами.

– Не знаю. Уехал. Этой весной.

– Ой. Переехал? – понимающе спрашивает Кел.

Она кивает, по-прежнему не глядя на него.

– Где-то поблизости? Можно ему позвонить?

Она качает головой, резко.

– Не сказал.

– Ну, суровая штука, – миролюбиво говорит Кел. – Моя дочка, она тоже такое разок устроила. Когда ей восемнадцать было. Шлея ей под хвост попала насчет того, что мы с ее мамой недостаточно свободы ей даем, и удрала. – Алисса отродясь такого не вытворяла. Всегда была послушным ребенком, следовала правилам, стремилась никого не расстраивать. Зато взгляд Шилы вернулся к Келу. – Наша мама собралась ее искать, но я сказал – не надо, пусть победа останется за ней. Если отправимся ее искать, она только больше сбесится и в следующий раз сдернет еще дальше. Пусть побудет и вернется, когда сама захочет. Вы своего сынка искали?

Шила отвечает:

– Знать бы где.

– Ну, – говорит Кел, – паспорт у него есть? Без этого далеко не уедешь.

– Я ему не получала. Мог сам добыть, так-то. Ему девятнадцать. Или в Англию вот можно без паспорта.

– Может, он повидать какие места хотел? Кого-нибудь навестить? Наша девочка вечно твердила, что нравится ей Нью-Йорк, и, ясно-понятно, туда и сбежала.

Шила вскидывает плечо.

– Полно таких мест. Амстердам. Сидней. Нет таких, где б я могла его поискать.

– Когда дочка уехала, – задумчиво рассуждает Кел, перекладывая руки на калитке и наблюдая, как дети расправляются с шоколадками, – ее мама все думала, что мы должны были это предвидеть. Со всеми этими разговорами про Нью-Йорк – надо было уловить намек. Прямо-таки извелась вся на этот счет. Мальчишки, они другие. – Келу никогда не нравилось вправлять дочь в такие байки по работе, предпочитал воображаемого сына Бадди. Иногда, впрочем, девочка придает нужный ракурс. – Они тихушники, а?

– Брендан не такой, – говорит Шила. – Он большой болтун.

– Да? Намекал, что подумывает уехать?

– Про отъезд не заикался. Говорил, что все ему обрыдло, и только. Обрыдло без дела сидеть. Без денег. Он прорву всякого хотел всегда и никак не мог… – Бросает на Кела взгляд, в котором читаются стыд, непокорство и обида. – Оно выматывает.

– Это да, – соглашается Кел. – Особенно если выхода не видать. Для молодого человека это тяжко.

– Я-то знала, что ему надоело. Может, надо было… – Ветер бросает пряди волос ей в лицо, она смахивает их, резко, тыльной стороной руки, красной от работы.

– Нельзя винить себя, – бережно произносит Кел. – Я и жене говорил. Вы ж не телепат. Имеем что имеем.

Шила кивает, но без убежденности. Взгляд вновь соскальзывает с Кела.

– Жену вот еще что задело, – продолжает Кел, – дочка записку оставила. Написала нам, какие мы злые и что во всем сами виноваты. Я-то понял, что это она себе пару нагнала полну голову, чтоб набраться храбрости и уехать, а вот мама наша по-другому все поняла. Ваш сынок записку оставил?

Шила вновь качает головой.

– Ничего, – отвечает. Глаза сухие, но в голосе саднит, царапает.

– Ну, он молодой, – говорит Кел. – Как моя дочка была. В этом возрасте они не соображают, что с нами творят.