Искатель утраченного тысячелетия

А когда секретарь Лена - с модной прической (лица ее совсем не помню) - отметила число, день отбытия моего из Славска и поставила печать, я почему-то стал ее благодарить много раз и поцеловал ей руку... А она резко выдернула руку и сказала:

- К чему это, товарищ!

До отхода автобуса из Славска оставалось еще два часа.

Напротив райисполкома видна свежая вывеска парикмахерской. Побриться, что ли, перед дорогой...

В ПАРИКМАХЕРСКОЙ ГОРОДА СЛАВСКА

Легкий взмах белой салфетки над креслом. Широкий, радушный приглашающий жест старика парикмахера.

- Садитесь, я вам рад! Откиньте всякий страх, и можете держать себя спокойно.

Я уселся в кресло.

- Эх! Забыли нынче Апухтина! А я, чуть новый клиент пожалует, каждый раз вспоминаю эти строки про сумасшедшего из Апухтина.

- Я, что ль, по-вашему, сумасшедший из Апухтина?

- Простите! Но ведь эти слова нормальные, добрые... Итак, стричься, бриться, мыть голову, будем молодеть, хорошеть!

И старик парикмахер, осмотрев меня внимательным взором, потрогал двумя пальцами кончики своих седых, тугих усов, лихим штопором устремившихся к потолку. Парикмахер стал усиленно мыть руки... А я, глядя на него, подумал: эти усы а-ля Вильгельм II, этот костюм, покроя вольного и широкого, весь облик парикмахера в Славске Макара Ивановича Колокольчикова являет собой как бы картину десятых годов нашего века.

- А вы знаете, сколько мне лет? - спросил парикмахер, приступая к работе.

- Наверное, шестьдесят.

- О нет! "Старая гвардия, император, умирает, но не сдается", сказал один генерал Наполеону на поле Ватерлоо. А я, Макар Колокольчиков, владетель семидесяти восьми лет, не сдаюсь старухе старости. Итак, мы начинаем, как поется в хорошо известной опере "Паяцы" Леонковалло.

Парикмахер Колокольчиков облачился в белый халат, тронул рукой мои волосы, поворошил их и задумался; взгляд его стал напряженным и чуть-чуть грустным.

- Пожалуйста! Я жду.

Легкий вздох и тихий голос:

- Ах, дорогой клиент! Стрижка стрижкой, но голову вашу мыть мне придется.

- Два дня назад в парикмахерской аэропорта мне мыли голову.

- Но я обязан... Тут долг... обязан помыть вам голову.

- Долг?

- Да! Долг! Мой долг перед промфинпланом Треста бытового обслуживания нашего Славска. План есть план! Никуда не денешься!

- Но при чем же тут план?

- Очень при чем! Чем больше расходов совершит клиент, "тем ближе", как говорил Пушкин, "тем ближе к милому приделу".

- Какому пределу?

- К пределу выполнения квартального плана. Так примите же, дорогой клиент, примите участие, помогите мне выполнить план...

- Хорошо. Согласен.

- Макар Иванович! - послышался женский голос изза тяжелой бархатной шторы, висевшей над проемом двери.

- Слушаю вас, дорогая кассирша Серафима Ивановна. Слушаю, - сказал Колокольчиков, звеня над моей головой ножницами.

- Утром приходила одна гражданка. Говорит, уезжаю в Москву. Хочу, чтоб Макар Иванович сделал мне химическую завивку... Зайдет еще раз... Что ей сказать?

- В шестнадцать ноль-ноль - так и передайте: в шестнадцать ноль-ноль Макар Иванович приступит к работе над ее головой.

Ножницы звонко и неистово звякали, летели на простыню волосы...

Скучая, я протянул руку к одеколону на столе у зеркала.

- Прикажете освежить?

- Пожалуйста!

- Вы вздохнули. Знаю! Вам жаль нашего краеведа Савича. Какое-то сообщение имел. А доложить на исполкоме не успел!

- Поразительно! Вам, Макар Иванович, все известно. Поразительно!

- Что поделаешь! Шестьдесят пять лет у парикмахерского станка... Сколько лиц, сколько встреч! И всегда - близость, близость к голове человека. Мудреные и мудрствующие головы, легкомысленные, тяжелые и еще такие, где ветер сквозняки устраивает! Сколько вас прошло передо мной! Вот вы меня только тридцать минут назад узнали, а я уж два месяца как с вами знаком. Приехали вы по делу о сценарии и стали искать здесь следы француза. Впрочем, не мое беспокойство. Операция стрижки вашей головы завершена. Сейчас помоем голову. Серафима Ивановна, где вы? Таз с теплой водой. Прощу... А затем последует операция бритья. Надо положить на рабочее место кремы - предстоит массаж лица. И нужен еще бриолин и фиксатуар для прически.

И Макар Иванович отдернул бархатную штору над проемом двери:

- Серафима Ивановна! Дайте кремы!

Но возглас парикмахера повис в воздухе.

- Странно! Серафима Ивановна! Кассир! Время не ждет! Дайте кремы.

- Ой, беда! - раздался откуда-то издалека надрывный голос. - Крысы!

Из-за бархатной шторы появилась пожилая женщина с взволнованным лицом, с горестным движением рук, перебиравших кончики платка, съезжавшего с головы.

- Крысы, Макар Иванович.

- Какие крысы?

- Съели крысы все кремы!

Макap Иванович за голову схватился:

- Крысы! И откуда они только взялись? Эх, была бы у меня флейта нашего учителя-француза, увел бы я крыс!

- Что! О какой флейте вы говорите? - вскричал я с тоской.

- О флейте француза, обитавшего в нашем городе лет сто назад, - спокойно ответил Колокольчиков.

- Позвольте! Позвольте! Я слышал про флейту француза... Так скажите.