За нашими спинами обнаружился накрытый стол. Мы сели и подняли тосты за очаровательную хозяйку. Мы поздравляли ее с днем рождения и говорили ей комплименты. Наконец, мы с Олегом в меру своих сил выправили ситуацию.
А Тоня в благодарность поставила свою любимую пластинку Вертинского.
Ваши пальцы пахнут ладаном
(Вере Холодной)
И когда Весенней Вестницей
Вы пойдете в синий край,
Сам Господь по белой лестнице
Поведет Вас в светлый рай.
Тихо шепчет дьякон седенький,
За поклоном бьет поклон
И метет бородкой реденькой
Вековую пыль с икон.
Ваши пальцы пахнут ладаном,
А в ресницах спит печаль.
Ничего теперь не надо нам,
Никого теперь не жаль.
Мне нравились его необычные песни. Немного странно и даже страшновато было слушать, как свободно звучат здесь слова об уходе в рай. Я видел старого дьякона и ощущал запах ладана и вековой пыли икон.
За кулисами
Кто-то злобно шипел: "Молодой, да удаленький!
Вот кто за нос умеет водить".
И тогда Вы сказали: "Послушайте, маленький,
Можно мне Вас тихонько любить?"
Вот окончен концерт...
Помню степь белоснежную,
На вокзале Ваш мягкий поклон.
В этот вечер Вы были особенно нежною,
Как лампадка у старых икон...
− Хорошо, − крякнул я после окончания песни. − Чудесно.
− Как мило. − Погладила меня Тоня по затылку. − «Послушайте, маленький, можно мне Вас тихонько любить?»
− Отчего же, мон шер ами!.. Могу ли я вам отказать? − заурчал я. − «В этот вечер вы были особенно нежною...»
− А Олежке, − вздохнула она трагично, − Вертинский не нравится.
− Заунывный, картавый клоун, − подтвердил Олег.
− Это он меня так задирает, − пояснила Тоня. − Но я-то знаю, как Олежек меня любит. Вот, посмотрите, Юрочка, какие он мне спинки у кровати сделал. − Тоня показала на металлическую кровать с укороченными решетчатыми спинками.
− Всего-то пару раз ножовкой по металлу шмыганул, − сказал Олег.
− А как красиво получилось!
− Да, Тоня, пока не забыл! Я тебе свежий номер «Панорамы» принес. Сейчас, только кое-что Юрке покажу.
Это был польский журнал. Распространялся по подписке. Каждый год Олегу приходилось умолять отца, чтобы тот подписался на этот с его точки зрения пустой журнальчик из разряда «желтой прессы». Там еще на обратной стороне обложки помещались фотографии красавиц в бикини.
Пока Олег доставал журнал, я на время отлучился в гости к Вере Холодной в притоны Сан-Франциско.
Лиловый негр
(Вере Холодной)
В последний раз я видел Вас так близко.
В пролеты улиц Вас умчал авто.
И снится мне − в притонах Сан-Франциско
Лиловый негр Вам подает манто.
Олег пролистал журнал и ткнул пальцем в статью «Ансамбль из реторты»:
− Смотри, здесь пишется о том, как немец, сидя в музыкальной студии, − один! − с помощью синтезаторов записал целый альбом, который имел бешеный успех. А потом подобрал группу вокалистов-танцоров и сейчас объезжает с ними весь мир. Называется эта группа «Бони М». Запомни. Наша задача найти альбом этой группы и пополнить им нашу коллекцию.
Потом мы пили чай с лимонным тортом, выходили на балкон. Там я глубоко вдыхал свежий воздух с реки, а сам таял как воск от огонька свечи, слушая завораживающую песню, долетевшую из прошлого.
Маленький креольчик
(Вере Холодной)
Ах, где же Вы, мой маленький креольчик,
Мой смуглый принц с Антильских островов,
Мой маленький китайский колокольчик,
Капризный, как дитя, как песенка без слов?
− Знаешь, Юра, почему Ленин на этом памятнике стоит спиной к рабочему району Сормово и лицом − к интеллигентской Нижегородской части?
− Почему? − спросил я, с трудом отрываясь от плачущих интонаций Вертинского. Каждая песня невидимо подхватывала меня и кружила в своем водовороте. У каждой имелся свой вкус воды, температура и запах. Но обязательно подхватывала и уносила в кружение теплых струй…
− …А Ильич сказал так: «За товахищей хабочих я не волнуюсь. А вот за этой пахшивой интеллигенцией − глаз да глаз нужен!» Видишь, развевающийся флаг за его широкими плечами? Если посмотреть спереди, то похоже, будто вождь схватил за горло гуся, как Паниковский, а птица в ужасе пытается вырваться, размахивая крыльями. Поэтому в народе этой скульптурный шедевр называют «Ленин с гусём».
Пес Дуглас
Мы придем на Вашу панихиду,
Ваш супруг нам сухо скажет: «Жаль...»
И, покорно проглотив обиду,
Мы с собакой затаим печаль.
Вы не бойтесь. Пес не будет плакать,
А тихонечко ошейником звеня,
Он пойдет за Вашим гробом в слякоть
Не за мной, а впереди меня!
И его маленький креольчик и пес Дуглас и лиловый негр, подающий манто в притонах Сан-Франциско − всё это общество потихоньку становилось мне родным.
Потом Олег сказал, что ему надоели похоронные стоны. Я убеждал его не обижать собачку. А хозяйка просилась на прогулку.
Мы повезли ее на такси в центр той самой интеллигентской части города, которая так раздражала Ленина с гусём. Вышли на «Сверловку» и направились в сторону площади Минина. Тоня шла между нами и в голос читала «Мцыри» Лермонтова.
− О-о-о, это надолго, − протянул Олег. − Тоня знает его почти всего наизусть.