Искатели счастья

На небосводе багровели всполохи заката, словно давая прощальный салют уходящему дню прежней жизни.

Но летние ночи коротки.

Не успеешь проводить закат, как на востоке уже светлеет заря нового дня, заря новой жизни.

Печаль великого гроссмейстера

В то утро мы и не знали, что почти всё, что мы наимпровизировали в нашей «экстраполяции», воплотится в реальной жизни. Только ушли Лёвушка с Олёнкой не по Руси бродить, а в нашу общину, о которой и пойдет речь.

Началось это, пожалуй, в те времена, когда православное сообщество разделилось на две части. Это был не раскол, а та самая ситуация, о которой Апостол сказал, что надобно быть и разномыслиям, дабы выявился искуснейший. Тогда в церковной среде шла полемика между сторонниками и противниками канонизации Царя Николая Второго.

Наш духовник отец Марк не только не сомневался в святости Государя и его семейства, но вместе с диаконом написал два списка с государевых икон и поместил их в алтаре. В день убиения Государя с семейством он отслужил молебен и обошел крестным ходом свой храм. Обе иконы во время крестного хода сначала благоухали, потом покрылись росой мира и пролились целебными слезами. В тот день довелось и мне участвовать в нашем приходском прославлении Государя-страстотерпца. А по молитвам отца Марка — еще и увидеть будущего Государя в тонком сне.

Той бессонной ночью, когда на черном небе за окном вспыхивали зарницы далекой грозы, когда граница между сном и явью исчезла… Я отчетливо увидел следующее.

Это случилось за несколько дней до начала Третьей мировой войны.

В Москву прилетел некий господин, которого встречали с особым почтением. Это выражалось не в личной встрече первых руководителей государства, ни почетным караулом, а покорным исполнением воли высокого гостя. Он вел себя так, будто именно он и был хозяином положения.

У трапа самолета его приезд для вечерних новостей снимали только правительственные каналы телевидения. Господин сверкнул белозубой улыбкой, взмахнул рукой и, не дойдя до шеренги высших чиновников, скрылся в черном лимузине, стоявшем у трапа самолета.

— С приездом, господин Великий Гроссмейстер, — воскликнул сидевший в машине седой мужчина в черном костюме.

— Просто Гроссмейстер, — бросил тот, глядя в окно. — А то получается «масло масляное».

— Но, по-моему, это будет звучать излишне демократично.

— Вы имеете в виду тех шутов, которые двигают игрушечные фигурки по клетчатой доске? …И считают, что заняты чем-то серьезным? Полноте! Мы-то с вами знаем, что гроссмейстер может быть только один на весь мир.

— Совершенно с вами согласен. Как чисто вы говорите по-русски!..

— Я на всех языках говорю чисто. Мы поедем, наконец?

— Но мы еще не знаем, куда? Вы не выбрали апартаменты, которые вам подойдут. Мы заказали для вас три номера.

— Пусть все три останутся за мной. А сейчас едем в первый по списку.

— Вот, господин Гроссмейстер, предлагаемая вам программа…

— Никакой программы, — сказал тот, даже не глянув на протянутый буклет. — Я буду встречаться с теми и тогда, когда мне это будет удобно и желательно. Они мне будут еще навязывать свое мнение!..

— Нет, что вы! Ни в коем случае, — засуетился встречающий. — Но как же сегодняшняя встреча с самим? — он поднял глаза кверху, где сквозь голубое стекло люка белели кучевые облака. — Для вас специально оставлено окно в три с четвертью часа.

— Когда скажу, тогда и примет, — пробурчал гость. — Невелика шишка.

Остальное время до самой гостиницы «Балчуг» в салоне лимузина царила тишина. Гость не без любопытства смотрел в окно, не на здания, — на людей.

В свой президентский номер он вошел один, бросил через плечо встречающему господину «свободен» и захлопнул за собой дверь. Сел в кресло, из кармана достал трубку телефона, нажал кнопку и сказал: «Через час едем в бункер». Этот час он просидел в кресле с закрытыми глазами.

Бункер находился на глубине сорока метров и представлял собой бетонное сооружение, построенное для управления страной на случай ядерной войны. Гроссмейстер расположился в центре зала управления. Перед ним на огромной стене светились десятки экранов.

— Начнем, — сказал он худощавому помощнику Дэну из компьютерных гениев. Тот сел за пульт и положил длинные пальцы пианиста на клавиатуру. На экранах стали сменяться картины. Замелькали лица знаменитых людей, программы новостей, шоу-программы, кинофильмы, реклама.

Гроссмейстер сидел в кресле, сложив руки на трости с золотой головой льва и с полусонным выражением лица смотрел на экраны. Иногда он поднимал руку, и Дэн ставил метку на картине. Через час-полтора важный зритель попросил повторить помеченные кадры, к которым он проявил интерес.

— Эти что делают? — спрашивал он.

— Жрут, — пояснял Дэн. — Это кулинарное шоу.

— А эти?

— Это юбилей. Тут принято льстить и засыпать подарками.

— Это что?

— Вручение призов фестиваля.

— За что? Я не помню ни одного талантливого фильма за последние десять лет.

— Но они служат вам верой и правдой! За это им честь и слава.

— А эти счетоводы что делят?

— Заседание антикризисного комитета. Они деньги раздают. Нашим, конечно.