Искатели счастья

— Представляешь, Лёва, получил я как-то по Интернету письмо от девушки. Не при Юле будет сказано. И таким оно мне показалось добрым, светлым. Стал я с той Олёной переписываться. Всё не давала мне покоя загадка: откуда у современной девушки такая отзывчивость, доброта и детская восторженность ко всему красивому. Не сразу, конечно, но месяца через три девушка открылась. Оказывается, с раннего детства она хлебнула нищеты и горя. Представь себе, по шикарным одесским бульварам идут две сестрички пяти и семи лет. Они не цветочки нюхают, не с подружками играют, а… ищут, чтобы им покушать. Подбирают почерневший банан и конфетку. Делят пополам, а кожуру банановую не выбрасывают, а берут с собой, чтобы вечером суп из нее сварить на ужин. Я ведь чего подумал сейчас! А давай, Лёвушка, я ей предложу посидеть с твоей мамашей. Насколько я понял, жить ей негде, девушка она не избалованная…

— А это идея! — закивал он головой. — Давай!

— А давай мы с тобой реализуем вчерашнюю нашу идею и проэкстраполируем, что ли… Смоделируем вашу ситуацию в будущем, а?

— Давай! Только введи побольше данных, а я подхвачу.

— Ну, представь себе, что Олёна соглашается, переезжает к тебе. Вы согреваете последние дни старушки и провожаете ее в последний путь. А я тебе все это время твержу, как по тебе скучаю, как мне нужен свой надежный человек в бизнесе. И вы с новобрачной приезжаете сюда и на первое время занимаете мой дом в Подмосковье. У тебя, под моим чутким руководством, в бизнесе идут дела, ты зарабатываешь кучу денег, обуржуазиваешься…

— Так, всё понял, — сказал Лёва, — готов продолжить импровизацию в стиле сенегальского эпоса «Плач гиены». Ты начинай, а я вступлю вторым голосом.

— Поехали! Назовем это:

«Рычание льва на закате»

Лев Евгеньевич, мужчина приятной наружности, в окладистой бороде и кустистых бровях, на вид чуть больше сорока лет, в потертой джинсовой паре от Кензо, сидел у мощного компьютера с двухъядерным процессором «Эппл». Он аккуратно доедал пятый юбилейный бутерброд с черной икрой, от «Стокманн», отхлебывал из чашки севрского фарфора английский зеленый чай с лепестками бахчисарайской розы и просматривал почту, присланную ему по Интернету.

Небрежно пробежав по многочисленным предложениям кредитов, туристических туров и недвижимости, он наткнулся на странное письмо. То есть, на первый взгляд всё в нём было обычным: новости, сплетни, анекдоты, воспоминания… Вот только в самом конце письма Лев Евгеньевич прочел: «Знаешь, Лёвушка, что меня больше всего подкупает в людях? Вот этот сознательный — ради Христа — отказ от благ» и чуть дальше: «ибо всё ко спасению, всё к тому самому вожделенному раю, где все мы будем чистенькими, лучистенькими, румяненькими, ароматными и ясноглазыми».

Лёва резко встал и возбужденно забегал по кабинету на третьем этаже загородного особняка в посёлке бывших членов ЦК КПСС Жуковка. На шум опрокинутого кресла (из натуральной кожи, с подогревом, вентиляцией и вибромассажом) прибежала супруга Олёна, женщина тихая, преданная жена и верная другиня.

С тех пор, как президент Украины пересчитал оставшихся дома чернобровых красавиц и был шокирован их несанкционированной убылью, он объявил девушек национальным достоянием номер три (после сала и горилки), и запретил им покидать пределы Нэньки-Украйины, разве только с его личного разрешения. А наш-то Лёвушка к тому времени уже влюбился в румяную чернобровую Олёнку, поэтому с великим трудом вывез её за границы Нэньки с помощью знакомого Нэньковского коррумпированного таможенника и за очень дополнительные сверху.

— Дорогой, у тебя всё Оу-Ка-а-ай? Пробле-е-емы? — едва слышно спросила она, часто взмахивая длинными пушистыми ресницами, обрамлявшими дивные очи цвета антикварного морёного каштана. Затем, увидев мужа расстроенным и возбужденным на манер уголовного дела, напрочь забыла рублёвский сленг и сказала на привычной мове: — Тю, а чого мий коханый чоловиче ось так журытся? Хто цэ до тэбэ трымае?

— Ты знаешь, дорогая, как я тебя люблю и все такое, я неоднократно докладывал тебе по вышеозначенному вопросу, но этот Юрка всё же вывел меня из меня!

— Тю, и чого ты так злякався? Чого вин тоби запропоновав такэ стрешнэнькэ? Вин, мабудь, нэ такый уж злодий, як на пэршый погляд здаецця.

— Же-но! — завопил строгий муж с очень высшим образованием. — Вернись обратно в лоно великого и могучего русского языка!

— Ладно, дорогой, конечно, — прошептала она. — Прости, я за тебя волнуюсь. Всё у нас так хорошо: и дом, и мебель, и ковры, и одежда — ну всё как у людей. Нам бы жить и радоваться…

— Вот-вот! И я того же мнения! Был…— взлохматил Лёва растопыренной пятерней львиную шевелюру. — А он! — показал длинным перстом с маникюром и золотой печаткой на экран 37-тидюймового монитора «Сони», — Юрка этот, шоп ото ему было хорошо, мне сейчас доказал обратное.

— Та не слухай ты його, дытыну нэразумну, Юрко одразу дурный бувае, — взмолилась жена, от волнения снова перейдя на заграничный язык.