«Искатели сокровищ» и другие истории семейства Бэстейбл

И ещё был славный момент. Когда поезд вылетел из туннеля, нашему взгляду открылась равнина, и на дальнем краю её голубела полоска, которая была морем. Мы увидали его впервые с тех пор, как умерла мама. Полагаю, старшие Бэстейблы все об этом подумали, из-за чего сделались куда тише младших. Не хочу ни о чём забывать, но существуют воспоминания, которые навевают на вас молчаливость, грусть, и на душе вдруг становится пусто.

После поезда мы ещё замечательно проехались в линейке вдоль ярко-зелёных живых изгородей. У подножия некоторых из них цвели примулы и целое море собачьих фиалок.

И наконец линейка доставила нас к дому мисс Сендел. Он стоял на подъезде к деревне. Такой маленький, квадратный и белый. За ним виднелась большая старая мельница, в которой больше не мололи зерно, а держали рыбацкие сети.

Навстречу нам вышла из зелёной калитки мисс Сендел, в мягком и скучном тускло-коричневом платье. Голова её сидела на длинной, тонкой шее. Волосы, тоже какие-то тускло-коричневые, были собраны в тугой узел.

– Добро пожаловать всем вам, – произнесла она добрым голосом, но для меня это прозвучало слишком похоже на мистера Сендела.

Мы вошли в дом. Хозяйка, показав нам гостиные и комнаты, где мы будем спать, оставила нас умыться с дороги. Едва она удалилась, мы распахнули двери наших комнат, и всех нас вынесло одновременно на лестничную площадку в бурном порыве, как если бы великие американские реки вдруг устремились навстречу друг другу.

– Ну? – спросил Освальд.

И остальные спросили то же самое.

– Странноватая хибара, – заметил Дикки.

– Похожа на работный дом или больницу, – сказала Дора. – По-моему, мне даже нравится.

– А мне это напоминает лысину, – изрёк Г. О. – Уж очень здесь голо.

И он не преувеличивал. Оштукатуренные и побелённые стены. Белая мебель, которой, считай, не было. Никаких тебе ковров – только белые половики. И ни единой безделушки ни в одной из комнат. Лишь часы на полке камина в гостиной, но и они там стояли явно для целей чисто утилитарных. Всего шесть картин в уныло-коричневатых тонах дом опять-таки не украшали, но служили назиданием. На одной из них слепая девушка со сломанной скрипкой в руках сидела на апельсине, и называлось это произведение почему-то «Надежда».

Мы привели себя в порядок, и мисс Сендел позвала нас пить чай, а когда мы спустились вниз, объявила:

– Девиз этого дома – «Простая жизнь и возвышенность помыслов».

Некоторые из нас на какой-то миг испугались, подумав, что это, возможно, предполагает скудость еды, но, к счастью, ошиблись. Еды было много. Только вот вся она оказалась молочно-фруктово-овощной. Вроде кроличьего корма. Впрочем, мы вскоре привыкли к ней, и она нам скорее даже нравилась.

Мисс Сендел была очень добра. После чая она предложила почитать нам вслух. Мы обменялись сокрушёнными взглядами и промямлили, что были бы очень этому рады.

И только Освальд нашёл в себе мужество предельно вежливым тоном произнести:

– А вы бы не возражали, если бы мы сперва пошли посмотреть немного на море, потому что…

И она ответила:

– Да нет, вовсе нет. – А потом добавила что-то вроде: – «Природа, старая добрая нянька, пестует нас у себя на коленях»[124].

И отпустила нас.

Выяснив у неё, в какую сторону надо идти, мы промчались по дороге через деревню до ограждения набережной, с которого радостно сиганули на песок.

Автор не станет мучить вас описанием могучих океанских валов. Кто-то наверняка видел их воочию, а остальные уж точно о них читали. Он предпочитает остановиться на том, чего вы, вероятно, не знаете. Например, что чайки едят моллюсков, мидий и сердцевидок, разбивая их раковины клювами. Автор сам наблюдал, как у них это получается.

Полагаю, вам также известно, до чего это здорово – копаться в песке (если у вас имеется при себе лопата), строить из него замки и возиться в них до тех пор, пока прибой вас оттуда не вымоет.

Распространяться по сему поводу дальше нет смысла. Скажу ещё только, что, едва увидев море и песок, мы потеряли всякий интерес к тому, что о нас подумает мисс Сендел или насколько простую жизнь она нам уготовила. Главное, в нашем распоряжении оказалась вот эта зелёная глубина и возможность в неё погружаться или ходить по ней.

Купальный сезон ещё не наступил, да и дело было уже почти вечером, что не помешало нам, скинув обувь, вволю побродить по воде. И это оказалось почти равносильно купанию, потому что вынуждало с ног до головы переодеваться в сухое.

С наступлением сумерек нам пришлось возвратиться в белый дом. Там мы сперва поужинали, а затем, обнаружив, что служанку мисс Сендел не держит, конечно, предложили помочь ей вымыть посуду, и Г. О. разбил только лишь две тарелки.

За следующую неделю не случилось ничего, о чём стоило бы рассказывать. Мы успели свести знакомство с береговой охраной и деревенскими жителями. Похоже, им было известно всё, о чём бы нам хотелось узнать.

Мисс Сендел читала нам стихи разных поэтов и ещё книгу одного американского поэта и натуралиста Генри Торо[125], который рассказывал, как щекотал рыб, и они ему позволяли, потому что им это нравилось.