Спрыгнув с холма, он понёсся туда, где они находились, и спросил у арестовавшего их человека:
– Что они сделали?
– Дезертиры, – ответил коричневый. – Но с твоей помощью я, мой мальчик, их быстренько сцапал. Легко, как руку поцеловать.
На Освальда посмотрел один из солдат, видом и ростом похожий скорей не на взрослого человека, а на старшеклассника.
– Я не ябеда, – отвечая на его укоризненный взгляд, принялся объяснять Освальд. – Если бы знал, нипочём бы не выдал. Наоборот, помог бы. Но вы же сами тогда ничего нам не объяснили. Откуда же нам было знать, что с вами такое, раз вы велели не совать нос в чужие дела?
Солдат промолчал, а коричневый – нет.
– Помогая им, мой мальчик, ты бы помог себе угодить в каменный мешок, – угрожающе произнёс он. – Плохо же ты ещё по молодости соображаешь. Помогать дезертирам! Преступникам! Ну-ка, шагайте, отребья! – велел он дезертирам.
И они ушли.
– Всё это очень гадко, – проговорил Дикки, когда они скрылись из виду. – Трусов я ненавижу, а дезертиры такие и есть. Только вот не пойму, почему же на душе так погано?
У Элис, Доры и Ноэля уже глаза были на мокром месте.
– Мы, конечно же, поступили правильно. Сказать было надо, но когда этот солдат так на меня посмотрел… – начал Освальд и осёкся.
– Вот именно, – поддержал его Дикки. – В этом-то всё и дело.
Вся наша компания в глубочайшем унынии направилась в сторону дома.
– Полагаю, тот человек на велосипеде исполнил свой долг, – уже по дороге сказала, шмыгая носом, Дора. – Я теперь очень жалею, что мы себя так повели.
– К тому же в такой прекрасный день, – добавил, шмыгая носом, Ноэль.
Погода и впрямь стояла прекрасная. Серое небо ко второй половине дня расчистилось. Болото, деревья, стога, крыши домов и всё прочее засияли в ярких его лучах, словно покрытые чистым золотом высочайшей пробы.
Тем же вечером Ноэль изваял поэму, которая начинались так:
Освальд, конечно, рифмоплёту за это навесил бы. Однако Ноэль мальчуган не самый крепкий. И потом, в поэтах, даже малолетних, есть что-то такое, из-за чего кажется, будто перед вами девочка, и идея вломить на полпути затухает. Ноэль даже от устной критики его творчества немедленно ударяется в слёзы. Поэтому Освальд и от неё воздержался, деловито проговорив:
– Пойдёмте к нашему свинопасу.
И мы все пошли. Кроме Ноэля, который отказывается от любых прогулок, если на него снизошло вдохновение, а также кроме Элис, которая осталась с ним за компанию, и кроме Г. О., которого уложили в постель, потому что он плохо себя почувствовал.
Мы рассказали свинопасу про дезертиров и про свои внутренние сомнения и терзания в связи с их арестом, а он нам ответил, что полностью понимает наши чувства.
– Против того бедолаги-то, что сбегает, и так всего предостаточно, – сказал он, – а тут ещё и погоня наладилась, да и вы поспособствовали. Нет, я не то чтобы дезертирство приветствую. Подлая это штука. Но в одноряд, когда против тебя сплошным фронтом и армия, и флот, и полиция, и парламент, и даже король… Кого ни возьми, каждый супротив бедного дуралея. Ты ж не нарочно навёл-то на них?
– Да нет, наверное, – в унылом расстройстве откликнулся Освальд. – Хотите леденец? Сильно мятный.
– Тут главная закавыка в том, сколь много на тебе вины, – угостившись конфеткой, продолжил свои рассуждения наш свинопас. – Есть тут парнишка один зелёный. Он из дуврской тюрьмы убёг. А мне по случайности ведомо, за что его засадили. Украл он пирог весом в четыре фунта прямо с прилавка пирожной. Ту, что Дженнер держит, на главной деревенской улице. Сподобился он на такое частью от голода, частью из озорства. Но я-то, даже если б своими глазами увидел, как он пирог тот уводит, ни в жисть бы полицию на него не навёл. Только не я. Моё такое мнение: дайте шанс человеку. Но ты всё равно перестань изводиться из-за тех солдат. Может, им арест только на пользу пойдёт. Ребята-то были с гнильцой. Видел я их. А тебе мой совет: в другой раз хорошенько подумай, допрежь чем рот раскрывать.
Мы дружно его заверили, что нам теперь всё понятно и в следующий раз мы непременно последуем его совету. А потом мы пошли обратно домой, и по дороге Дора сказала:
– Но если бы сбежал жестокий убийца, мы просто обязаны были бы сказать.