Искатели закономерностей: Как аутизм способствует человеческой изобретательности

Отсутствие систематизации у других животных поражает. Мы не видим, чтобы обезьяны, включая человекообразных, добавляли специи или другие ингредиенты в свою еду ради эксперимента со вкусом. Мы также не видим, чтобы они разрабатывали новые движения на пружинящих, подобно батуту, поверхностях или строили качели, чтобы экспериментировать с движением и причинно-следственными связями. На вас может произвести впечатление наблюдение за тем, как древесные (живущие на деревьях) обезьяны, раскачиваясь, перелетают с ветки на ветку, но усвоить, за какую по размеру ветку стоит хвататься, а какой избегать, они могут лишь благодаря ассоциативному научению. Если бы они понимали причинную связь между весом и опорой, мы бы видели их экспериментирующими с самодельными качелями или проблемами равновесия другого рода. Хотя одно исследование показало, что шимпанзе с большей вероятностью выберут нижний конец качелей, поскольку там скорее всего окажется еда, это может указывать лишь на то, что они способны усвоить правило и сделать вывод. Так что все-таки мы не видим, чтобы они экспериментировали с причинными свойствами веса в дикой природе[206]. Точно так же они не отрабатывают движения на скейтборде и даже не экспериментируют с ним как со средством передвижения[207]. Мы не видим, чтобы они бросали предметы, желая проверить, как те полетят — прямо, по кривой, подобно бумерангу, или будут скользить, как фрисби. Приматолог Марк Хаузер и его коллеги утверждали, что шимпанзе не бросают предметы потому, что их кисти рук не позволяют им делать точные броски, но люди бросают предметы, даже если руки деформированы, — люди экспериментируют.

И никогда обезьяны не танцуют и не экспериментируют с ритмом, в то время как любой человек будет отстукивать ногой ритм любимой песни или встанет и начнет танцевать, если будет в настроении. Мы не видим, чтобы обезьяны катались на доске по волнам, экспериментируя с каким-либо средством передвижения. Это говорит о том, что им, в отличие от нас, не свойственно любопытство, побуждающее экспериментировать, находить закономерности «если-и-тогда» и играть с ними. Они обладают той же информацией, что и мы: волны меняют форму, качели движутся вверх-вниз, — но они просто игнорируют это, потому что в их мозге нет механизма систематизации. Им свойственна системная слепота: они не обладают системным мышлением[208].

Если все обезьяны системно-слепые, можно ожидать, что они не справятся с обычными тестами на систематизацию по принципу «если-и-тогда», которые способен выполнить даже двухлетний ребенок. В действительности даже девятимесячный ребенок может распознать причинно-следственные связи, но как насчет обезьян, в том числе человекообразных?[209] Неужели они застряли в собственной версии каменного века, когда наши предки-гоминиды использовали лишь простые каменные орудия, пока 70 000–100 000 лет назад не случилась когнитивная революция? Ведь обезьяна способна понять причинность, когда она бьет молотком по скорлупе ореха, чтобы достать заключенный внутри нее плод? Разве, когда шимпанзе строят гнезда из веток, чтобы спать в них по ночам, за их действиями не стоит имплицитное понимание причинности?[210]

Приматолог Дэниел Повинелли изучил этот вопрос, давая шимпанзе простые тесты на причинную систематизацию в виде заданий со строительными блоками, которые нужно ставить друг на друга и уравновешивать, причем у некоторых из них внутри был спрятан утяжелитель. Ученый, по сути, предлагал нашим родственникам-приматам придумать, как уравновесить небольшую модель качелей: ставить ли точку опоры в центр доски или ближе к одному из краев, если доска (неизвестная им) была неравномерно нагружена с одного конца. В то время как ребенок может сообразить, что с учетом необычного центра тяжести конструкции ее можно привести в равновесие, подвинув блоки с утяжелителями, шимпанзе потерпели неудачу и сдались. Им просто было неинтересно играть с блоками, чтобы разобраться в стоящей за ними системе. Похоже, они в принципе не склонны экспериментировать из любопытства, в отличие от нас, людей, постоянно занимающихся этим[211].