Затем я получил еще одно послание от Брайана, и оно повергло меня в шок. Он сообщал, что в процесс вмешался президент MIT, Чарльз Вест, заявивший, что не желает давать разрешение на это исследование. Вскоре после этого Вест ушел на пенсию, но Брайану все же было сказано, что исследование не может проводиться из-за опасений, что в случае подтверждения гипотезы может пострадать репутация MIT. Исследование было заморожено по указанию руководства института.
Я был поражен по двум причинам. Во-первых, с научной точки зрения это был действительно важный вопрос, требовавший ответа, который помог бы понять связь между аутизмом и талантом к систематизации. И, во-вторых, решение руководства MIT опровергало главный принцип университетов об академической свободе идей[255]
. Я проработал в университетах тридцать пять лет и никогда не слышал, чтобы президент какого-либо из них — где угодно в мире — диктовал, какие исследования можно, а какие нельзя проводить в его университете, если только они не противоречат законодательству либо оскорбительны в нравственном отношении. За исключением этих разумных ограничений академической свободы, этот принцип незыблем. Тем не менее у меня не было желания ставить руководство MIT в неловкое положение, поэтому пришлось отказаться от этого плана. Однако я не оставлял намерений проверить эту важную гипотезу. Просто нужно было найти другое место для проведения исследования.И вот в один прекрасный день в 2010 г. мне улыбнулась удача. Я получил еще одно письмо, на этот раз от Патрика Виркса, голландского журналиста из города Эйндховен в Нидерландах. Он рассказал о сообщениях по поводу высокой степени распространенности аутизма в Эйндховене, Кремниевой долине Нидерландов. Я пригласил Патрика приехать и обсудить этот вопрос, и он сразу же сел в самолет. Он объяснил, что Эйндховен стал средоточием гиперсистематизаторов, притягивающим их по двум причинам: наличие Эйндховенского технологического института (аналога MIT) и завода компании Philips, который существовал там на протяжении ста лет. Мы решили работать вместе.
К счастью, у нас в магистратуре была студентка из Голландии, Мартина Рулфсема, которая могла помочь нам разобраться в культурных трудностях такого исследования. Вместе с командой эпидемиологов мы разработали план эйндховенского исследования, призванного оценить количество аутичных детей в Эйндховене в сравнении с двумя другими голландскими городами, Утрехтом и Харлемом, одинаковыми по численности населения и сопоставимыми по другим демографическим показателям, которые при этом, в отличие от Эйндховена, не были центрами точных наук[256]
.Мартина связалась с представителями каждой начальной и средней школы во всех трех городах — более 650 школ — и спросила их, сколько детей значится в списке имеющих особые образовательные потребности в силу диагностированного аутизма. Больше половины этих школ согласились принять участие, предоставив информацию более чем по 60 000 детей. Получив результаты, мы были поражены: они точно соответствовали нашим прогнозам. В Эйндховене на 10 000 детей приходилось 229 случаев аутизма, в сравнении с 84 в Харлеме и 57 в Утрехте. Итак, в Эйндховене аутизм встречался более чем в два раза чаще.
Исходя из этого, мы сделали вывод, что люди, обладающие талантом в точных науках, с большей вероятностью имеют ребенка-аутиста, чем это наблюдается среди населения в целом, и в подобных сообществах аутизм должен встречаться намного чаще. Подобное исследование необходимо провести и в других центрах точных наук, таких как сама Кремниевая долина, и это может быть целесообразно для понимания экспоненциального роста случаев аутизма в эпоху цифровых технологий, хотя, конечно, этому могут способствовать многие другие факторы[257]
. Однако данные, полученные в Эйндховене, убедительно свидетельствуют в пользу того, что наследование склонности к гиперсистематизации повышает шансы ребенка быть аутистом.Давайте вернемся к результатам изучения профессий родителей, которое показало, что в семьях с аутичными детьми бабушки и дедушки как по материнской, так и по отцовской линии, вероятнее всего, имеют инженерные специальности. Это ставит перед нами ряд загадок.
Во-первых, что привлекает этих мужчин и женщин друг в друге прежде всего? Когда они познакомились, они не знали, что у каждого из них есть родитель, который, скорее всего, был инженером. И в связи с этим такая загадка: как два человека — носителя генов гиперсистематизации в итоге становятся парой? Если это просто физическое притяжение, то почему у них должен быть одинаковый склад ума? Если они испытывают влечение к людям с высоким интеллектом (что называется, сапиофилией), то опять же почему у них должны быть похожие умы? Меня очень занимал вопрос, что именно заставляет двух гиперсистематизаторов с большей вероятностью стать парой.