Исход

Лайсве очутилась посреди просторного кабинета, обитого оливковым бархатом. Гэвин мерил шагами комнату, заложив руки за спину. На кресле с ручками в виде львиных голов сидел темноволосый подросток, ловя каждое движение регента. За окном доносился шум толпы. Раздался стук, в кабинет заглянул человек в строгом коричневом костюме.

— Люди требуют, чтобы к ним вышел наследник и позволил открыто исповедовать новую веру. Настоятельно советую приказать гвардейцам разогнать толпу.

— Это выльется в кровавые столкновения и ещё большие протесты. Мы на пороге гражданской войны. Страна вспыхнет от малейшей искры. Ступай, подготовь всё для выхода его высочества, — ответил Гэвин.

— Со всем уважением, но это безумие! На принца будут покушаться, как покушались на его отца!

— Этого не случится. Я не могу убивать, но защищать ещё в состоянии. Я окружу нас непробиваемыми воздушными щитами. Правитель должен быть со своими поданными. Ступай! — велел лорд Комри.

Министр не смог не подчиниться, как и все, кто попадал под чары лорда Комри.

Юный принц поднялся с кресла. Гэвин накинул ему на плечи поверх алой монаршей туники золотой плащ и сколол его филигранной фибулой. На голову лёг венец с ярким сапфиром. Мальчик стоял смирно, изредка прикрывая веки, и вдруг заговорил непозволительно горячо:

— Милорд, скажите, я слабак, раз боюсь выйти к своим подданным?

— Конечно, нет. Силён не тот, кто никогда не испытывал страха, а тот, кто сумел его преодолеть. Я тоже боюсь, с каждым днём всё больше. Боюсь того, на что мне приходится идти и того, что будет после меня. Но если поддаться страху, то ничего отвратить не получится. Мы выйдем к людям и скажем, что их требования услышаны и будут рассмотрены в ближайшее время. Всем просящим раздадут хлеб и воду. Это успокоит их ненадолго. По крайней мере, они уже не смогут называть нас жестокими и жадными.

Гэвин принялся расправлять складки на плечах принца. Крики становились всё громче и злее.

— За что они нас так ненавидят? — спросил принц, повернув голову к окну.

— Не нас, а меня. Тот, в чьих руках власть, должен отвечать за всё, что не сделал он и сделали другие. И я готов ответить.

Оторвавшись от принца, Гэвин едва заметно сжал ладонь в кулак. Его воспитанник повернулся и поднял взгляд:

— Но ведь у нас одна кровь и долг тоже один!

— Каждый исполнит его по-своему, — лицо Гэвина смягчилось. — Идём. Промедления злит их ещё больше.

Сон заканчивался: обстановка и люди размывались, слова — забывались. Лайсве подалась вперёд и сказала, пока ещё было время:

— Мне жаль вас.

Пронзительно синие глаза лорда Комри уставились на неё, бескровные губы прошептали:

— Пожалейте лучше себя.

Лайсве снова проснулась в холодном поту. Весь день она размышляла над судьбой Гэвина. Верным ли было его решение? Был ли верен его путь — безукоризненное следование Кодексу? Можно ли вот так, когда ещё не выспел урожай, сказать, прав человек или не прав? Всех рассудит время. Победители назовут их либо героями, либо злодеями, а истину не увидит никто. Но её можно запечатлеть в дневнике. Кто-то свободный от предрассудков его прочитает и узнает правду.

«Мы все обязаны делать лишь то, что велит долг», — звенел в ушах голос Гэвина.

Долг. Такое страшное слово. Кто скажет, в чём он, не подменяя при этом своими желаниями, не манипулируя другими для достижения не всегда благих целей, как это делали политики вроде Жерарда?

Лайсве попытала счастье в последний раз. Безликий снова ждал её, бодрствуя.

— Как… — она неловко закашлялась. — Как дела у Гэвина? У него получилось?

— Да. Народ его боится больше всего ордена вместе взятого. Только поэтому не выступают против открыто.

— Неужели тебе его не жалко? Не хочется хоть каплю помочь, как ты помогал мне?

— Я всегда с ним. Помогаю и защищаю везде, где только могу, даже когда он предпочитает забывать.

Наверное, поэтому Безликий замолкал каждый раз, когда речь заходила о Гэвине. Лайсве вздохнула. Нужно было брать быка за рога. Это — последняя возможность.

— Я подумала насчёт встречи с сёстрами, я ведь смогу их навестить?

— Конечно, когда захочешь.

— А твои тётушки говорили правду? Ты теряешь силы? Через шесть лет тебя не станет?

— Возможно. Когда мы слишком долго живём в иллюзорном, огороженном мирке, забвение пожирает нас по капле. Чем ближе я к грани, тем слабее становлюсь. То же самое происходит с Ягиней, как бы она ни закрывала на это глаза. Лет через сорок Ирий исчезнет, ей останется либо угаснуть, либо обозлиться и принять Мрак. Тебе тоже не стоит заменять жизнь снами. Гед уже скучает, не заметила?

Лайсве потупилась. Он и правда стал более замкнут и молчалив, меньше двигался, словно они сделали несколько шагов назад. Лайсве закрывала глаза на это, как поступала всегда, когда что-то в заведённом порядке ей не нравилось. Но сейчас… сейчас она использует этот шанс, а после никогда больше не будет пренебрегать своим самым дорогим сокровищем.