Исход

Смеркалось. Зимний холод студил кожу, хотя в Ирие царствовало вечное лето, изба была натоплена и дверь затворена. Завывал ветер, раскачивались с натужным скрипом деревья, молчали звери и птицы. В сердце леса разгоралась буря. Полыхали молнии, с грохотом падали сухие сосны, поднимались в воздух облака пыли.

Гед вцепился в мамину юбку. Хорхор отошёл от тазика с посудой и тревожно вгляделся в сгущающуюся за окном тьму. Лайсве мучили ощущения из давно забытого сна. Она никак не могла решить, так ли это плохо или всё-таки хорошо.

На поляне послышались шаги. Избушка охнула и опустилась к земле в раболепном поклоне. Дверь отворилась настежь. Внутрь вбежала заплаканная Ягиня. Её листья поникли и не горели так ярко, глаза затуманились, губы подрагивали, словно она желала что-то сказать и не могла. Лайсве взяла её ладони в свои и попыталась ободрить улыбкой, глядя её глазами.

Сквозь стену, отделявшую Ирий от Дольнего мира, ломилось чудище. Его тело покрывала кипящая лава. Оно уничтожало всё в безумной ярости: жгло лес, валило деревья и сминало кусты.

Ягиня заламывала руки-ветви в отчаянии.

Лайсве вышла на порог. Темнота полыхала зигзагами молний. Раскаты грома оглушали. Холодный ветер сбивал с ног. Лил дождь, в прорехи на небе просачивались снежные хлопья. Хорхор замер рядом, держа в руках своё единственное оружие — бубен и колотушку.

— Я знаю, что это за чудище, — сказала Лайсве, преградив ему путь рукой. — Я должна станцевать перед ним. Это всегда его успокаивало.

— Больше не боишься? — поддел её Хорхор.

— Я верю, что так будет правильно. Если он всё-таки попал сюда, то без меня не уйдёт. Я дала слово, что последую за ним, если он ещё не потерял указующую путь любовь.

Шаман продолжал испытывать её, схватив за запястье с обручальным браслетом:

— А как же война и злые люди? Тысячи бед вновь навалятся на тебя. Быть может, там тебя ждёт смерть!

— Я выстою ради Геда. Ему пора вернуться в Дольний мир и отыскать свой путь. А я… я должна исполнить свою миссию.

— Значит, ты действительно готова, — Хорхор разжал пальцы.

Лайсве соступила с порога вросшей в землю избы. Каждое движение — плавное и грациозное. Музыка звучала внутри неё: стучала кровь в ушах, задавая ритм, мелодия обволакивала нежностью и теплотой. Любовь стала в ней главной темой, любовь ко всему, даже к грозному Разрушителю, который не давал Лайсве покоя всю жизнь и собирался продолжать в том же духе.

Никогда она ещё не танцевала так самозабвенно, упиваясь страстью, свободой и горделивой красотой этого действа. Её руки выплетали сложные фигуры, ноги порхали словно птицы. Платье быстро промокло, ткань облепила изгибающееся в пляске тело соблазнительными складками.

Чёрные тучи пропустили солнечные лучи, зазолотился дождь и снег. Деревья поднимали ветви, ликуя. Ветер ласково кутал плечи, избавляясь от горечи дыма. Духи выглядывали из укрытий и наблюдали за Лайсве с восхищением.

Разрушитель замер на опушке, мигая ледяными глазами под наносным пламенем. Остывал покрывавший его тело чёрный панцирь с огненными прожилками. Разрушитель жаждал присоединиться к Лайсве, пускай и упрямо молчал, прячась за деревьями, как прежде — за чужими спинами.

Подойди! Сколько можно желать и не позволять себе чувствовать? Сколько можно мучиться и ревновать к тому, кто недостижимо далёк?

Словно прочитав её мысли, Разрушитель подался вперёд. Каждый шаг всё шире, пока чудище вовсе не побежало. Угольные пластины слетали с него и развеивались пеплом в воздухе. Громадные руки обхватили Лайсве так крепко, что стало трудно дышать, но жар объятий согревал приятной тоской. К глазам подступили слёзы, хотя она столько раз обещала себе не плакать из-за него.

— Моё имя Микаш из села Остенки, которого больше нет, — захрипел Разрушитель отвыкшим говорить голосом. — Я простолюдин, который не знает даже имени своего отца. Я совершаю подвиги, а почести за них получают другие. Вёльва предрекла, что когда-нибудь я превращусь в демона. За душой у меня ничего нет. Сегодня я умру, но хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя больше самой жизни!

Лайсве улыбнулась. Сквозь копоть на его лице проглядывала обожжённая плоть. Что он с собой сотворил? Сколько же времени понадобится, чтобы привести его в порядок?

— Я знаю, почувствовала твою ауру в лесу. Долго же ты!

— Прости! — рычал он скорее, чем попросил.

— Но это же ты на меня обижался. Рада, что ты разобрался в себе и решил, чего хочешь. Ты ведь решил?

Лайсве подозрительно заглянула в сверкавшие сталью глаза.

— Прости! — крикнул он так, что едва не оглушил.

Ох, некоторые вещи никогда не меняются.

— Прощаю.

Лайсве целовала его глаза. Это успокаивало Микаша даже в те дни, когда он мучился от ран. Вот и сейчас он расслаблялся под её губами и пальцами. Рычание сменили натужные хрипы и стоны. Дождь, снег и ветер счищали гарь, возвращая Микашу человеческий облик. Как же сильно ему досталось!

— Ты поедешь со мной? — спросил он намного слабее, но рук не размыкал.

— Мне жалко лес. Ты же всё здесь разнесёшь, если я откажусь, — отшутилась Лайсве.

Стальные глаза снова полыхнули яростью, грозя всему миру: