Исход

– До «Мэрилебон», мама. Все хорошо, правда. Спасибо вам огромное за прекрасный обед. Он был прекрасен, – повторил он. Обменялся рукопожатием с отцом, обнял костлявые плечи матери. – Конечно, я вам напишу. Я же не на край света уезжаю. – Он улыбнулся, а когда целовал ее, увидел, что ее глаза полны слез.

– Дорогой! Я так надеюсь, что ты будешь счастлив. Или хотя бы в порядке.

– Непременно.

– Ну, едем, – сказал отец и покровительственным жестом обнял ее. – Я свожу тебя на хороший фильм, и ты немного развеешься.

Все снова попрощались. Он повернулся и направился по улице к ближайшей автобусной остановке. Дело сделано.

Уже в автобусе, проезжая по Бейкер-стрит, он невольно задумался о Полли, которую так любил. После тех выходных в его фургоне он страдал за нее так же, как и по ней: ведь она тоже терпела муки неразделенной любви. Когда Оливер заболел и его, несмотря на все старания ветеринара и заботы Кристофера, в конце концов пришлось усыпить, он вернулся от ветеринара с телом, которое похоронил в лесу за фургоном. Ему казалось, что он потерял единственного друга. В последние минуты жизни Оливера он держал его на руках, ощущал его худобу, ребра, как решетка для тостов, тусклую слипшуюся шерсть, и тут Оливер поднял на него глаза оттенка имбирных пирожных-трубочек, в которых по-прежнему светились доверие и преданность; тогда ветеринар и ввел иглу. Секунды спустя он почувствовал, как тело в его объятиях обмякло. Ему удалось не расплакаться, пока он укладывал Оливера в машину.

Без Оливера в фургоне было ужасно. Он скорбел и не ходил к Херстам, которые настойчиво звали его поесть.

А потом однажды миссис Херст, Мардж, спросила, не отвезет ли он старого соседа-инвалида в церковь на машине: «Обычно его возит Том, но сейчас у него страшная простуда. Не стоит ему выходить из дома».

И он повез. Сосед был дряхлым вдовцом, больным артритом. Каждое его движение сопровождалось болью, он ковылял на костылях.

– Вот спасибо вам, – говорил он. – Не люблю пропускать воскресные службы.

Раз уж он приехал в церковь, можно было попробовать и самому помолиться. Он молился за Оливера, и от этого ему стало спокойнее и в целом полегчало.

Тем вечером он решил рискнуть и спросить у Норы, может ли он как-нибудь пригодиться в ее заведении. Если нет, можно попробовать в другом, – так он думал.

Да, она была бы рада, если бы он смог приехать. Дел множество. «Я сбиваюсь с ног, – написала она. – Ты мог бы здорово помочь».

Все оказалось совсем не так, как он ожидал. Никого выхаживать ему не придется, сказала Нора, встречая его на станции, – разве что поднимать иногда, она уже спину сорвала от такой натуги.

– Там есть сад, – добавила она. – Чудесно было бы, если бы ты мог выращивать овощи. И заходил к Ричарду поболтать иногда. Ему скучно, я же вечно занята.

Вот Ричард и стал для него шоком. Внешне он почти не изменился со времен свадьбы – разве что лицо слегка округлилось и волосы поредели, однако, чтобы постичь остальное в нем, его пугающее несчастье, потребовалось время. Поначалу Ричард казался ему довольно избалованным и капризным, ему доставляло почти ребяческое удовольствие изводить Нору. Главной целью в жизни Ричарда было добывать сигареты, курить их в отсутствие Норы и пить любое спиртное, какое ему попадалось. К участию в этих развлечениях он привлек Кристофера.

– А ей рассказывать незачем. Я же просто хочу немного позабавиться, а Бог свидетель, здесь с этим туго.

Узнав, что он согласился, Нора сделала ему строгое внушение.

– Ричарду это вредно, – сказала она. – У людей, которые мало двигаются, возникают серьезные проблемы с легкими, и курение может стать последней каплей.

И еще:

– Мы просто не можем позволить себе держать здесь спиртное. Вопиющей несправедливостью стало бы разрешить его Ричарду и запретить всем остальным. Я хочу, чтобы все было по-честному.

Так что в следующий раз, когда Ричард попросил его купить сигареты, он отказался и объяснил почему. По своей наивности он полагал, что этим дело и кончится, и, конечно, ошибался.

Была зима, и он в основном занимался тем, что пилил дрова для камина в общей комнате. Однажды ближе к вечеру, зайдя с полной корзиной поленьев в маленькую гостиную, которую Нора оставила себе и Ричарду, он обнаружил, что Ричард съехал набок в своем кресле. Оно стояло там же, где обычно, – в углу комнаты, откуда можно было смотреть в окно; Нора говорила, что ему это нравится. Пока он помогал Ричарду сесть прямо, тот бормотал: «Да я пытался… и без толку… ни черта не могу».

Слезы досады катились по его лицу, из носа текло. Кристофер достал бумажную салфетку.

– Дай сморкнуться, – сказал Ричард, и тут оба услышали, как вошла Нора.

– Ну и холодина здесь! – воскликнула она. – Мог и последить за огнем, Кристофер. Бедному Ричарду только пневмонии не хватало.

(Он как раз чихнул.)

– Да я только вошел, – сказал он и встал на колено, чтобы развести огонь.

– Скоро будет чай, – продолжала Нора. – Миссис Браун испекла чудесные сконы, есть еще ревеневый джем, который ты так любишь. – Ричард снова чихнул. – Ох, дорогой, опять у тебя начинается простуда?