Так что мальчишек он так и не увидел – они родились через пять месяцев после его гибели. Конечно, он
Есть не хотелось, поэтому она заварила чаю и унесла чайник к себе в спальню, чтобы пить, укладывая вещи. Управилась быстро: одежды у нее было не так много, вдобавок почти вся сильно поношенная. Родители дали ей денег купить что-нибудь приличное к завтрашнему дню, и она выбрала смесовую льняную ткань василькового оттенка для очень простого костюма с коротким жакетом и удлиненной юбкой. От шляпки она отказалась и теперь беспокоилась, что зря. Но было уже поздно. Подруга Чарли одолжила ей свою лучшую сумочку – темно-синюю, из прекрасной мягкой кожи, которую муж привез ей из Рима. Их мужья служили в одной эскадрилье, только Джордж выжил и дослужился до подполковника – тогда она еще подумала, что и Кена повысили бы, останься он в живых. Его фотография в кожаной рамке стояла на каминной полке. Ее сделали в честь их помолвки, в то время ему было двадцать два, как и ей. Он снялся в форме и фуражке, сидящей чуть набекрень, готовый улыбнуться, излучающий неуемную энергию и желание приняться за то, что будет дальше, что бы это ни было, – как хорошо она помнила все это. Сколько раз она смотрела на эту фотографию и молилась, просила послать ему мгновенную смерть без мучений! И сколько раз плакала, потому что слишком хорошо понимала, что надежды напрасны! Он был штурманом бомбардировщика «веллингтон». Во время дневного вылета вражеские истребители заметили их самолет задолго до того, как он достиг цели. Они потеряли один двигатель, были вынуждены сбросить груз бомб над Северным морем, кое-как дотянули на оставшемся моторе до дома, их заднего стрелка ранило, Кен бросился к нему на помощь. Посадка на аэродроме базы вышла неудачной. Двое членов экипажа выбрались из самолета вовремя, прежде чем он, все еще с большим запасом топлива, взорвался, но Кена среди спасшихся не было. Капитан, служивший вместе с Кеном, приезжал к ней, чтобы рассказать о нем. Она хорошо помнила, как спросила: «Он умер сразу?» – и как Джон ответил: «Даже ничего не почувствовал». Но она навсегда запомнила, как при этом он отвел глаза. Последние, возможно, самые последние из давних слез навернулись на глаза. Пора завязать с ними, покончить с этим старым горем: что было, то было, и ничего уже не изменишь. Она взяла снимок, поцеловала его и положила в чемодан, который не собиралась завтра брать с собой. Эту фотографию она сохранит для мальчишек.
– Волнуешься? И неудивительно, – ответила самой себе Чарли. Она приехала помогать ей одеваться. Джемайма уже отправила мальчишек: завтрак, такси, вызванное со стоянки, – они
– Хороших вам каникул, – пожелала она, обнимая обоих.
– Обязательно, – ответил Генри.
– И тебе тоже, мама, – добавил Том, а Генри кивнул.
– Если мы правда найдем кролика, которого приручим, можно нам привезти его с собой?
– Только если он захочет, – ответила она. Потом их сопровождающий сказал, что пора выходить из вагона, и она вышла.
Дома она приняла ванну, вымыла голову, тут и явилась Чарли – очень элегантная, с букетиком желтых и белых роз.
– А тебе я приготовила сэндвич с яйцом, – сообщила она. – Могу поспорить, что ты не завтракала.
Она думала, что не сможет проглотить ни крошки, но, как ни странно, смогла.
– Ты отличная подруга.
– Просто я так рада за тебя. Ты заслужила счастье – в кои-то веки, для разнообразия. Дай только подровняю тебе челку – длинновата слишком, – она набросила банное полотенце на шею Джемаймы и подстригла ей волосы надо лбом. – Теперь лучше. А накраситься?
– Да мне почти нечем. Разве что губы.
– Надо еще капельку румян. Ты слишком бледна, дорогая.
Чарли накрасила ее сама.
– Тебя от школьниц не отличить, – сказала она.
Она оделась, пора было выезжать, и Чарли повезла ее на своей машине в Кенсингтон.