Исход

– Он на двадцать один год старше меня, – произнесла она, пока они проезжали через Кэмпден-Хилл.

– Но ведь для тебя это неважно, правда? Если ты любишь его.

– Люблю, – подтвердила она, и с этим словом ее заполнила любовь к нему: за его обаяние, искренность и доброту к мальчишкам, за то, как его кроткое, слегка измученное лицо становилось нежным и веселым, когда он смотрел на нее, за его удивительную откровенность («Я хочу всегда знать твое отношение, – сказал он, – даже если окажется, что мы в чем-то не согласны друг с другом, или наоборот, в чем-то наши мнения совпадают, я хочу знать об этом всегда»), его удивительная способность к любви и привязанности, ощущение, что его преданность безгранична, а потом – за совершенное однажды, несколько недель назад, открытие, что для нее он – идеальный любовник: терпеливый, чуткий, восхитительный и пылкий. Он спросил, хочет ли она лечь с ним в постель до замужества, и сказал, что решение должно остаться за ней. «Я уверен полностью, – сказал он, – но мне хотелось бы, чтобы и ты была уверена так же, как я». И поскольку ее мучили опасения – она ни с кем не была близка с тех пор, как погиб Кен, у нее не было ни времени, ни возможностей влюбляться, и она опасалась, что разочаруется сама или разочарует его, – она согласилась. Чарли забрала мальчишек к себе с ночевкой, он увез ее в отель на реке жарким июньским вечером, и когда они были уже в номере, предложил: «Давай в постель сейчас, а поужинаем потом». И правильно сделал, потому что она была вся на нервах от ожидания. А потом, переполненная непривычным счастьем, она призналась, как рада, что он предложил именно такой порядок действий. «А, это! Да я просто хотел, чтобы у тебя даже мысли не возникло, что кто-то увиливает, – сказал он, откупоривая бутылку шампанского – она изумилась, увидев, как ловко у него получается, – а потом, наполняя ее бокал, спросил: – Дорогая Джемайма, так ты выйдешь за меня?» И она ответила, что ввиду случившегося у нее нет другого выхода, а он сказал, что на это он и рассчитывал. Они выпили шампанского и спустились к ужину, радостно строя планы на жизнь, которая ждала их впереди.

И вот теперь она готовилась вступить в эту жизнь.

– Да, я правда люблю его.

Чарли ответила:

– Тогда беспокоиться не о чем. Вечно ты паникуешь. Теперь пора отвыкать.

Он ждал ее у бюро регистрации вместе со своим младшим братом и его женой, которые, как и Чарли, согласились быть свидетелями. Они вошли в маленькую комнату, похожую на конторскую, она положила ладонь на черную шелковую культю, где когда-то была его рука, и они подошли к регистратору, который сразу же начал церемонию. Все было кончено за считаные минуты: он наклонился поцеловать ее, затем и остальные подошли с поцелуями. Они поставили свои подписи, она впервые подписалась своей новой фамилией.

– Все кончилось так быстро, – сказала она, шагая вместе с Хью к его машине.

– Но лучшее и самое длинное только начинается, – ответил он и остановился. – Ты волнуешься о близнецах, да? Можем сегодня же отправить им открытки.

– Я вообще ни о чем не волнуюсь, – ответила она. – Ни о чем на свете.

Это была правда.

* * *

– А ты точно не хочешь, чтобы мы тебя проводили?

– Абсолютно.

Они втроем стояли у ресторана, куда родители пригласили его пообедать на прощанье. Было непросто, но он сознавал, что им приходится гораздо труднее, чем ему, и всеми силами старался ничего не усугублять. Спокойно выслушивал неприязненные высказывания отца насчет его будущего, старался развеять неуместные и безосновательные, как ему казалось, тревоги матери по тому же поводу. Отвлекал их, расспрашивая, как у них дела, – избитый прием, который тем не менее на большинство людей действовал (еще одно, чему он научился у отца Лансинга). Разговоры о свадьбе Полли тоже помогали отвлечься: мать была в безумном восторге от этого события в целом, отца впечатлил титул Джералда. Странно: его отец, внушавший ему священный ужас, утратил всякое влияние на него, а то, что он оказался еще и снобом, поразило его как очередная черта, заслуживающая жалости. Но по крайней мере его, Кристофера, было уже невозможно тиранить. За обедом возникали мелкие инциденты. Отец предложил ему выпить, а когда он отказался, стал настаивать, пытался заставить его. А когда вмешалась мать – «Реймонд, неужели ты не видишь, что он на самом деле не хочет?», – он мысленно вернулся к бесчисленным случаям из своего детства, когда она вот так же пыталась выгородить его, зачастую ему во вред. И он взглянул на нее с внезапным приливом нежности: деньги и разочарование в муже (по-видимому, болезненное) состарили ее, в ее облике присутствовала та вымученная живость, которая теперь ассоциировалась у него с внутренней неудовлетворенностью. Он посочувствовал и ей.

– Ты только не пропадай, ладно, дорогой? – Она снова повторила просьбу, высказанную еще за обедом.

– Да он прибежит к нам, ты и опомниться не успеешь, – сказал отец. – Хочешь на такси?

– Нет, спасибо. Я на автобусе.

– До какой тебе станции? Потому что если до «Виктории», мы могли бы подвезти тебя.