Исход

Они вернулись. Окно комнаты мальчишек выходило на улицу, и она увидела у садовой калитки Элспет – девушку, которой платила, чтобы она водила их в школу и из школы. Калитка открылась, мальчишки ринулись в нее. Элспет помахала им, повернулась и зашагала по улице. Хорошо, что она уже расплатилась с ней и пообещала связаться осенью, думала Джемайма, спеша встретить детей.

– Надо собираться! – вопили они. – Надо всё собрать и сложить!

– Не всё. А только то, что понадобится вам в ближайшие две недели в лагере. Но уж точно не всё.

Они переглянулись.

– Нет, всё.

– Потому что откуда нам знать, чего нам захочется.

– В вашем распоряжении только один маленький чемодан. Что войдет в него, то и возьмете. Вашу одежду я уже сложила.

– Она нам вообще не нужна. Мистер Партингтон говорит, там большущее озеро, и мы почти все время будем на нем.

– И в нем, – добавил Генри.

– Идите умойтесь к чаю.

– А что к чаю?

– Фасоль на тостах.

– Ну, мам! Опять?!

– Вы же обожаете фасоль.

– Мы ее любим, – нехотя признал Том. – Но едим так часто, что больше уже не обожаем.

– Ничего не поделаешь. Другой еды нет. Яйца я оставила вам на завтрак.

– Знаешь что? – сказал Генри, следуя за ней на кухню. – Давай мы съедим яйца сейчас, а фасоль на завтрак. Получится то же самое.

И так продолжалось весь вечер. Иногда она держалась твердо, иногда поддавалась; поражения они воспринимали с юмором, победы – с воплями ликования. И так перевозбудились, что пришлось отправлять их в сад после чая, чтобы они выпустили пар. К тому времени как она позвала их собираться, налила ванну, а потом загнала мыться, эти переговоры измотали ее. А завтра предстояло встать очень рано, успеть отвезти их до Паддингтона к восьми и продолжить собираться самой. Она оставила мальчишек в ванне, ушла убирать со стола после чая, а когда вернулась, они сидели на кровати Тома, уже одетые в пижамы, и пытались починить разобранный на части фонарик. Их волосы цвета песка были мокрыми, вытерлись они явно кое-как, но выглядели розовощекими и чистыми паиньками, что случалось только после купания.

– Генри притворялся слепым, – сообщил Том. – Он застегнул пижаму, не подглядывая, но на все натыкался. Наверное, много времени надо, чтобы научиться быть слепым.

– Много, чтобы научиться делать что-нибудь, – согласился Генри. – Но если готовиться и тренироваться каждый день, тогда неважно, даже если ослепнешь.

– А вы представьте, к чему еще можно готовиться, – предложила она. – Например, жить с одной ногой, как Долговязый Джон Сильвер.

– Не напоминай о нем на ночь глядя, мама. Ты же знаешь, я не люблю.

– А смешно было бы притворяться, что у тебя одна нога, – сказал Генри. – Мам, а плавать с одной ногой можно?

– Можно, если я тебя подержу, – ответил Том.

Какие же они одинаковые, думала она, но стоило им заговорить, и она мгновенно узнавала, кто из них кто. Она и так чаще всего различала их без труда, а другим не удавалось. Том всегда оберегал Генри, а Генри всегда слушался Тома.

К тому времени как она прочитала им очередную главу из «Бевиса» – книги, которая им никогда не надоедала, – и поцеловала, желая спокойной ночи, был уже девятый час.

В кои-то веки можно было бы и выпить, подумала она, отправляясь на поиски какой-нибудь еды для себя, но спиртное она не могла себе позволить. Благодаря пенсии и жалованью она сводила концы с концами, но это давалось ей нелегко. Хуже всего, что новая одежда близнецам всегда требовалась одновременно. Она сама шила одежду, на каникулы отправляла мальчишек к своим родителям. Ее мать вязала им всем свитера, отец заплатил за ее учебу на курсах секретарей после того, как Кен погиб – в то время она была еще беременна, и ей казалось, что как способ переползать из одного унылого дня в следующий учеба ничуть не хуже других. Вместе они пробыли не больше года, и намного меньше, если считать по его увольнительным – в сущности, только это время у них и было. А все остальное стало тревожным ожиданием – кроме периода, когда ее мобилизовали в женскую вспомогательную службу ВВС и направили на командный пункт одной из авиабаз бомбардировщиков на восточном побережье. Им досталось десять блаженных дней после свадьбы – самый длинный непрерывный срок их времени вместе. А после этого бывали увольнительные на обычные сорок восемь часов и один раз – на неделю, когда он подхватил грипп.