Исход

При мысли об Анджеле он вздохнул – видимо, довольно шумно, потом что пассажир напротив вдруг поднял голову от своей книги, и Реймонд, сконфузившись, отвернулся к окну. Неумолимо надвигающаяся свадьба Анджелы стала шоком не только для него, но и для Джессики, но по разным причинам. Ей не нравилось, что жених чуть ли не на двадцать лет старше Анджелы, а Реймонду, наоборот, казалось, что это даже к лучшему – за Анджелой нужно присматривать. Джессике претило, что он уже был женат, – отчасти он с этим соглашался, но указывал, что если бы майор, или, видимо, теперь уже доктор, Блэк дожил до сорока пяти лет, ни разу не женившись, это много чего говорило бы отнюдь не в его пользу. Джессика твердила также, что он далеко не красавец (Блэк укатил обратно в Штаты, прежде чем Реймонду представился случай познакомиться с ним), и он, с горечью поминая ее интрижку с этим скользким гаденышем Клаттеруортом, слушал и думал лишь одно: кто бы говорил. То, что Блэк психиатр, выглядело явным минусом: он решительно не доверял мозгоправам и всей этой психической чепухе, но Блэк, как-никак, врач – да еще дослужился до майора в американской армии, что заслуживало уважения. Что его всерьез расстроило, так это открытие о том, что свадьба пройдет не здесь – в Лондоне или во Френшеме. Но дело было не столько в том, что доктор Блэк не пожелал даже приезжать, сколько в заявлениях Анджелы, что ей хочется не пышного праздника для всей семьи, а уехать в Нью-Йорк и там выйти замуж «без лишних затей и шума», как она выразилась. Через пару недель ей предстояло отплыть на «Аквитании» совершенно одной, навстречу жизни, которая, как ему казалось, означала, что больше он ее никогда не увидит. Это и стало для него потрясением. Это значило, что ему не представится ни единого шанса исправить неловкие, неприятные отношения, чего он жаждал с того самого злополучного обеда на углу в «Лайонз» – пять, нет, шесть лет назад, когда в последний раз оставался с ней наедине. С тех пор его всякий раз обескураживали ее безразличие и скука; он предпринял две или три попытки увидеться с ней, но все время откладывал встречу – сразу же или, еще хуже, в последнюю минуту, пока наконец не струсил окончательно. Не будет больше возможности объяснить: он понял, что она уже взрослая, что он уже не просто отец, и готов быть ей другом, равным, и взамен просит только симпатии и доверия, не в силах больше выносить, что к нему относятся как к чужому, будто Анджела подозревает, что неприязнь к нему лишь усилится, если она узнает его поближе. Вот что с ними происходило – или уже произошло. Сейчас ему вспомнилось, как он окончательно осознал свое фиаско с Анджелой: это было летом сорок третьего, вечером после кошмарного обеда с Вилли и попытки – напрасной, как выяснилось, – обратиться к ней за помощью насчет измены Джессики. Сколько стыда и горя он вынес, впервые узнав, что у его жены роман на стороне! Ужасно было осознавать это, с кем бы она ни связалась, но то, что она выбрала этого мерзкого щенка, казалось нестерпимым унижением. Его Джессика лгала ему – не раз, а многократно, месяцами, чуть ли не целый год. Держала его за дурака, оправдывала его худшие опасения, что она ни в грош его не ставит, что ее любовь ему лишь померещилась и она просто позволяла ему преклоняться перед ней, терпела его нежности, не отвечая на них. Реймонд провалился тогда в черную дыру отчаяния и отверженности: едва он оставался один, все буйство и злость на нее переставали служить ему опорой. Он осознал, что не справился с ролью мужа, а вскоре после этого – и с ролью отца, и если он ни то и ни другое, кто же он тогда?

Он сошел с поезда в Оксфорде и весь знойный, душный вечер проторчал в пабе, где раньше никогда не бывал, угадав, что его товарищи по службе нечасто заглядывают сюда. Так и сидел, мелкими глотками попивая виски – один стаканчик, потом другой, так как хозяину было больше нечего ему предложить, – пока свежеприобретенная язва не разнылась так, что стало ясно: придется сходить куда-нибудь поесть.