Исход

Так он и сделал. Как правило, ему было неловко и трудно просить у кого-нибудь машину – бензин оставался дефицитом, а талонов у него самого не было, так как их машину водила Джессика, но теперь он вдруг повел себя решительно и деловито: несчастную девчонку следовало отвезти к дантисту, и он взял эту задачу на себя. Он позвонил заместителю начальника своего отдела, сообщил, что одному из секретарей нездоровится и что он везет ее к врачу, сходил за ключами и вернулся за ней. Она так и сидела за столом.

– Пропуск при вас?

Она кивнула.

– В сумке. – Ее трясло. Уже в машине она сказала: – Вы так любезны, – и, помолчав, спросила: – Вы ведь не бросите меня там, да? Побудете со мной?

– Конечно, побуду.

– Вы правда просто ужас как любезны.

– Как вас зовут?

– Вероника. Вероника Уотсон.

Дантист принимал у себя на Хэдингтон-роуд в Северном Оксфорде. Им пришлось некоторое время подождать, так как недовольная регистраторша известила их, что у мистера Макфарлана пациент, следующий записан на два тридцать, а перед этим у врача обед. Тут Вероника спросила, нельзя ли ей в уборную, и в ее отсутствие он ухитрился обаять регистраторшу с ловкостью, которой сам втайне удивился.

Косвенным результатом явилось то, что когда дантист все же принял их, ему разрешили присутствовать и держать Веронику за руку все время, пока удаляли злополучный зуб.

– У вас прямо-таки чудовищный флюс. Знаете, надо было вам прийти еще неделю назад. Тогда, возможно, зуб удалось бы спасти. – Когда все было кончено и врач уже мыл руки, он заметил: – Ваше счастье, что отец привез вас сюда.

Он увидел, что она уже готова возразить, и приложил палец к губам: мистер Макфарлан в это время стоял спиной к ним обоим, тщательно вытирая руки.

На улице она сказала:

– Извините, что он так подумал. Надеюсь, вы не обиделись.

– Нисколько. Я ведь и вправду по возрасту мог быть вашим отцом.

– Но ничуть на него не похожи.

– Полегчало?

– Еще как! Побаливает немножко, но дергать перестало.

Он отвез ее домой. Возвращаться на работу ей ни в коем случае нельзя, объяснил он, надо принять пару таблеток аспирина и лечь в постель, и она ответила, что так и сделает, хорошо.

У нее была комната в том же корпусе, где жил он.

– Я ужасно вам признательна, – сказала она, выходя из машины. – Не знаю даже, как благодарить вас.

– Дорогая моя, да ведь это пустяки.

– А вот и нет! – Она обернулась к нему, ее бархатистые маленькие глазки сияли. – У меня такое чувство, будто вы спасли мне жизнь!

Возвращаясь на машине в Вудсток, он чувствовал себя довольным впервые за несколько недель – да что там недель, месяцев. Он не просто мозг – он тот, кто, очутившись в экстренной ситуации, сумел справиться с ней, оказал другому человеку по-настоящему добрую услугу и сделал это воодушевленно и уверенно. Вспомнив, как сияли глаза на ее личике, формой напоминающем грушу, он сам просиял. И ведь она совсем не милашка, значит, он помог ей не из каких-нибудь там корыстных побуждений, как если бы она ему приглянулась, а исключительно по доброте душевной. Бедняжке просто нужен был тот, кто позаботится о ней и возьмет инициативу в свои руки, вот он ее и взял. И впрямь как ее отец!

Два дня спустя он обнаружил на своем письменном столе сверток: коробку фруктовых мармеладок «Мелтис Нью Берри Фрут» с приложенной открыткой. «Я не знала, как поблагодарить Вас за Вашу доброту, но надеюсь, что Вы такие любите. Преданная Вам, Вероника».

Однако! Было что-то трогательное в этом подарке и открытке с голубой птичкой на ветке в правом верхнем углу. Почерк у нее был крупный, округлый, довольно детский. Он открыл коробку, выбрал зеленую ягодку и съел: крыжовник, очень даже неплохо. И решил сходить поблагодарить ее.

Так было положено начало их дружбе, которая с ее стороны со стремительностью, слегка тревожащей его, переросла в нечто гораздо большее. Словом, она влюбилась в него по уши, и он растрогался, а потом и не только. Она была совсем молоденькой – оказалось, это лестно, когда тебя обожает столь юное создание, – и не такой уж дурнушкой. Ее лицо, когда отек на щеке спал, оказалось круглым, щеки – розовыми. Вьющиеся темные волосы она стригла коротко, с волнистой челкой, ее маленькие пухлые губы всегда казались слегка поджатыми. Глаза были ее лучшим украшением; обычно в них отражалась тревога, которая сменялась обожанием, когда она таяла, глядя на него. Она совсем как темная бархатистая фиалочка, как маленькая спаниелька, говорил он ей, когда они достигли восхитительной стадии разговоров о самих себе.