Исход

Да ведь и в ней же что-то изменилось после той отвратительной истории с Олимпией. Боже, что за имя: Олимпия… И он смел, приходя оттуда, прикасаться к Ольге! Да ведь это всё равно, что спать на помойке и питаться там объедками – это значит, не иметь никакой брезгливости. Но что это?.. Как это объяснить?.. Зато брезгливость есть у Ольги, почему Сергей и стал ей неприятен. Пожалуй, лучше было бы разорвать эти отношения, и пока ещё не поздно, вернуться в Харьков, к Аполлинарию Матвеевичу. Конечно, Ольге хотелось бы выйти за Сергея замуж, но заставлять его на себе жениться Ольге совсем не хотелось бы. Он делал ей предложение, именно поэтому Ольга поехала с ним в Москву. Если бы не было того разговора, если бы сразу было понятно, что она окажется в таком положении – в положении «барыньки», как говорит этот Сикорский (вот уж кто действительно мерзавец!), Ольга ни за что не убежала бы из Харькова. Но теперь она видит, что Сергей не любит её, потому что тот, кто любит, не заходит по дороге домой к Олимпии. А раз так, то стоит, пожалуй, написать Аполлинарию Матвеевичу и собираться в Харьков. Быть может, вексельный жених ещё не вернул деньги старику Искрицкому. Впрочем, даже если вернул, это, скорее, к лучшему. Главное, что оставаться в Петербурге Ольга не хочет, в Москву – некуда и не к кому ехать. Остаётся Харьков. Да и к дому поближе… Как знать, может быть, там простят и позовут её.

Ночью Ольга уже твёрдо знала, что с Сергеем и Петербургом она расстаётся. Вспомнив поутру, едва пробудившись, о новом решении, Ольга обрадовалась. Камень, давивший вчера грудь, куда-то исчез. А усаживаясь завтракать, Ольга даже напевала романс «Ночные цветы». Даже солнце ненадолго выглянуло в тот день, и город из окна показался Ольге непросохшей акварелью.

Она решила не выходить из дома, и с удовольствием ни о чём не думала, пила кофе, ела тёплый калач, принесённый Пашей, и читала на диване «Повести Белкина». Вечером она с удовлетворением отметила, что почти не вспоминала о Сергее. Наутро Ольга проснулась в хорошем настроении и подумала, что любовь – это какая-то странная болезнь, от которой она, кажется, начинает понемногу излечиваться. Во всяком случае, чувствует она себя лучше. Подумав о Сергее, Ольга поймала себя на мысли, что ей решительно всё равно, что с ним. Она обрадовалась, но тут же решила, что это нехорошо, и заставила себя не радоваться. Но всё же отметила: христианство никого не обрекает страдать от несчастной любви и мучиться ревностью, даже Церковь разводит прелюбодеев. Она снова подумала о болезни, вспомнив, как выздоравливала в доме Искрицкого. А потом сравнила себя с бурлаком, сбросившим лямку и отдыхающим с чувством выполненного долга и осознанием права на отдых. Впрочем, она не имела никакого представления о чувствах бурлаков.

День выдался солнечным, чуть морозным, народу на Невском, как показалось Ольге, было чуть больше обычного. Ольга влилась в этот нарядный гомонящий поток и поплыла, наслаждаясь нахлынувшим на неё чувством свободы. Как было бы хорошо скитаться по всему свету, смотреть на мир, ни от кого не зависеть… Почему нельзя так жить?.. И снова ей вспомнился Аполлинарий Матвеевич, и снова признала Ольга его правоту: уж кто-кто, а он-то прав, не связывая себя с толпой. Разве может толпа – в самом широком смысле этого слова, разумеется – понять восторг Ольгиной души или дерзновения ума Аполлинария Матвеевича. Нет, тех, кто захотел от неё оторваться – хоть в сторону, хоть вверх, хоть вниз – толпа не любит и никогда не поймёт.

Ну и пусть. Пусть! Разве стоит думать об этом в такой счастливый день? Нет, в такой день, в такой редкий день нужно наслаждаться жизнью.

Решив наслаждаться жизнью, Ольга тут же купила газету у похожего на воробья мальчишки и зашла в кондитерскую. Здесь она немного смутилась, поскольку не привыкла выходить одна. Но спросив кофе и пирожков, понемногу освоилась и забыла о смущении.