Исход

Если бы он усомнился в Боге, то попросил бы духовного пастыря наложить на него очистительную епитимью, которую честно выдержал бы. Если бы бойцовый дух оставил его, и он отступил с поля боя, как трус, то просил бы своего сюзерена и повелителя о предоставлении ему второго шанса на поле битвы, либо очищающей казни, достойной рыцаря. Но как быть ему сейчас? Что могло бы послужить искуплением его неверности любимой жене? Нет, им обеим…

Барбарусу вдруг страстно захотелось попросить прощения и у Фоллианы, и у Берёзки, после чего принять то наказание, которое они придумают. Но будет ли такое действо искуплением? Врядли.

Мужчины и женщины говорят о любви на разных языках. Даже когда пара влюблённых объясняется друг другу в нежных чувствах, каждый понимает это по-своему. Если бы природа не приходила людям на помощь, их род давно бы выродился, когда они полагались бы только на слова, сказанные под влиянием чувств. Нет, это не то. Слова в его случае имели бы такое же значение, потому что были бы поняты не так, как понимает их он сам. Ничего бы его раскаяние перед обеими девушками не исправило!

Дерево ещё сильнее сжало его. Надо было торопиться. Куда? Что такого произойдёт, если он придумает для себя выход? Ведь он всё равно ничего не успеет сделать.

Дышать становилось всё труднее. Воздуха в древесных чертогах почти не осталось. Ещё бы! То, что совсем недавно являлось противоположной стеной, до которой было не менее трёх шагов, теперь давило, как пресс на грудь и живот, и грозило через малое время раздавить череп. Ждать оставалось недолго.

И тут он понял! Понял, что был неправ в своих рассуждениях с самого начала. Каким же он был эгоистом! Прощение… Искупление… Ведь он же думал всё это время только о себе и жаждал сбросить груз давящий душу, заботясь, исключительно о себе любимом. А как же Фоллиана? О её чувствах он подумал? Нет.

Волей-неволей человек представляет чувства ближнего своего, как свои собственные, но лишает его при этом прав, которыми наделяет себя. Чтобы понять чувства Фоллианы, он должен был полностью поставить себя на её место. Конечно, он не может мыслить и чувствовать, как женщина, но всё же…

Итак, представляем себе, что его жена полюбила другого, так же, как он сейчас – не разлюбив его, своего законного супруга. Что тогда?

Несмотря на своё беспомощное положение, Барбарус почувствовал, как от одной лишь этой мысли у него в жилах вскипела кровь! Ах, вот, значит, как! Он, мужчина, даже в самоосуждении находит себе оправдание, а она на это права не имеет? А почему? Только потому, что она женщина? Потому что она, создание слабое и не обладает могучей дланью принуждающей и карающей?

Но разве это значит, что она не может полюбить, как это случилось с ним? А что если она захочет жить на две семьи, как он только что припоминал? Стерпит ли он такое?

Ну, хорошо, Фоллиана сильная, хоть нельзя оценивать её силу с мужской точки зрения. А как же Берёзка? Хрупкое младшее лесное божество было абсолютно беззащитным. Её мог обидеть даже заяц, но ведь и она жаждала и требовала любви, ещё как требовала!

Всё-таки Барбарус взял на себя слишком много. Умом он понимал, что справедливость требует равных прав на любовь для мужчин и для женщин. Гипотетически он готов был предположить ситуацию, в которой некая абстрактная дама имеет две семьи, наподобие тех о которых уже шла речь. Ну, да, отстранённо он ничуть не осудил бы её за это, даже может быть поаплодировал силе и удали лихой бабёнки!

Правда, как бы это выглядело на практике, представить себе было очень непросто. Мир женщин отличается от мира мужчин, и их возможности здесь традиционно ограничены. А то, что некоторые из них изменяют мужьям с одним или несколькими любовниками, неизбежно связывается с пороком, грехом… Нет, это неудачный пример.

Барбарус готов был признать право женщин на свободу в любви. Теперь он допускал, что такое право есть и у Фоллианы, и у Берёзки. Нельзя быть жадным там, где речь идёт только о твоих интересах. Нельзя смотреть на человека, как на собственность, только на том основании, что ты мужчина и ты сильнее. Иначе это уже не любовь, а рабовладение.

Вот только сам Барбарус не готов был быть «одним из мужей». Он это знал наверняка, и это тоже было частью его природы. Но если раньше подобная ситуация с женой закончилась бы, как минимум дуэлью с её любовником, то сейчас крови не было бы, но он предоставил бы ей выбор – уйти или остаться. И, да – он готов был бы её простить. Всей душой простить и самому попросить прощение за то, что ей пришлось пережить, выбирая между одной и другой любовью.

Пат. Ко всему прочему, это были сейчас чисто теоретические, умозрительные размышления. Чтобы уйти спокойно, он должен был сделать что-то ещё и сделать быстро, потому что древесная хватка уже сжимала горло. Жизни осталось лишь на несколько болезненных вдохов.

– Простите меня, девочки! – прохрипел капитан Барбарус в наползающую черноту. – Простите… Найдите свою судьбу и живите счастливо!..