– Говори все, что хочешь. Я разрешаю, Сесилия. Если тебе станет легче.
– Может, это ты хочешь, чтобы тебе стало легче, но я больше не буду к тебе так снисходительна.
– Хорошо. Надеюсь, ты придерживаешься более высоких стандартов в отношении своих мужчин.
–
И в этот раз заметно, как его передергивает, а я злюсь, что не получаю от этого удовольствие.
– Что-нибудь еще?
– Ты должен знать, что я поступила так только ради нее. Чтобы как можно дольше заботиться о ней, потому что мама была достойным родителем.
– Понимаю. – Роман на миг сжимает руки в кулаки, и я иду ва-банк.
– В прошлом году, в тот день, когда ты приехал домой…
– У меня не было права требовать…
– А ты потребуй эти права, – хриплым голосом произношу я. – Борись за меня. Хоть раз в моей чертовой жизни борись. Борись за свое место рядом со мной.
– Сесилия, я принимал решения – трудные решения – и действовал исключительно в твоих интересах.
– Что это вообще значит? При чем тут решения? Папы заведомо любят своих маленьких девочек. Дети – их мир, их жизнь, и, кажется, я дороже тебе на бумаге, чем когда стою напротив. Помоги мне понять.
– Я не собирался деньгами унижать тебя…
– Почему? Просто скажи, что я сделала? Или это она? Ты ненавидишь мою мать настолько, что отказался общаться со мной, потому что я напоминаю ее? Скажи, почему не можешь стать отцом, которого я достойна. Скажи, почему не можешь меня полюбить. Скажи, за что она до сих пор тебя любит!
Пока я срываюсь на Романе, он несколько раз судорожно глотает.
– Вот оно, Роман. Вот оно. Когда ты приехал ко мне, я кое-что увидела. Я возвращаю тебе ту возможность прямо здесь и прямо сейчас. Вот оно. Ты слышишь? Борись за меня. – Я давлюсь всхлипом. – Я хочу отца, а не богатство.
Он стоит совершенно неподвижно. Смотрит в пол, и меня оставляют все глупые надежды. Ничего. Ни словечка, ничего. Просто часть его состояния и чертово молчание. В душе у меня дыра, и я объявляю войну своим эмоциям, отчаянно пытаясь собрать воедино то, что осталось от гордости.
– Хорошо. – Я вытираю глаза и глотаю слезы. – Хорошо. Но ты должен знать, что погубил ее.
Его глаза вновь стекленеют, и я чувствую в нем перемену вопреки его холодной выдержке.
– Ты разбил ей сердце и стал первым мужчиной, который разбил и мое. Но с ней это был хотя бы полный разрыв. – Я качаю головой. – А вот мое ты разбивал на протяжении долгих двадцати лет. Порой я думаю, что проклята, раз унаследовала ее сердце, но теперь считаю, что лучше так, чем получить твое.
– Я хочу только…
Я хлопаю по столу ладонью.
– Лучшего для меня? Что ж, ценю твои усилия. – С отвращением качаю головой. – Сделка заключена, Роман. – Я протягиваю ему руку. – Пожми мне руку.
– Что? – Он смотрит на мою протянутую ладонь и заметно бледнеет.
– Это ведь финансовая сделка? У меня еще мало опыта, но уверена, так ты закрепляешь свои договоренности. Рукопожатием скрепляешь сделку. Я принимаю твои условия. Я… п-принимаю вашу взятку, мистер Хорнер. Считайте, что деньги потрачены не впустую.
– Я не собирался…
– Да, собирался. Пожми руку.
С поникшими плечами Роман вкладывает ладонь в мою руку, и я стараюсь приложить все усилия, чтобы мои колени не подогнулись. Мотивы моего поступка сугубо эгоистичны, потому что я в первый и последний раз держу за руку своего отца.
– Теперь посмотри мне в глаза, – хрипло приказываю я, – и попрощайся.
Когда он смотрит мне в глаза, я не чувствую удовлетворения.
– Попрощайся, Роман.
– Сесилия, это смешно. – Я резко отдергиваю руку.
– Ты заслуживаешь кармы, которая тебя настигнет. И в этом есть своя прелесть: ты никогда не узнаешь, когда тебе все вернется бумерангом.
– Я приму это во внимание. – Отец прочищает горло и говорит хриплым голосом: – Ты все сказала?
Слезы, которые я больше не в силах сдерживать, бегут по щекам, и я киваю.
– Да, сэр. На этом все. Вам стало лучше?
– Я понимаю, что ты расстроена, но…
– Прощай, Роман.
Я иду к двери с папкой, полной денег. За спиной раздается еле слышный голос, почти шепот:
– Пожалуйста, держи меня в курсе касаемо успехов в учебе.
Я оглядываюсь и вижу в его глазах раскаяние, но через секунду он отводит взгляд в сторону.
– Иди к черту.
Глава 17
Несмотря на то, что у меня оплачена еще одна ночь в отеле, я еду домой, поскольку там чувствую себя спокойнее. Если уж быть откровенной, я чувствовала себя спокойнее под присмотром Тобиаса, в то короткое проведенное с ним время, чем в конференц-зале наедине с родным отцом.
По пути домой я думала о словах, которые могла бы сказать по-другому, но я донесла свою мысль, и мое мнение никакой роли не сыграло. Вообще.
Оставив Романа, я не проронила ни слезинки – ни в лифте, ни когда забирала из номера сумку, ни по пути домой. Но стоит мне подъехать к особняку и увидеть его – безжизненное здание, имитация жизни, которой не существует, – как пощипывание в глазах становится невыносимым.
Дом, в котором никогда не будет жить семья.