– И никогда не смотрел по телевизору ничего, кроме новостей?
– Только если болею.
– И часто ты болеешь?
– Раз в три-пять лет.
Я закатываю глаза.
– Да уж, на почве запойного просмотра телевизора мы явно не сойдемся.
Тобиас оглядывает меня, в его глазах намек на ранимость.
– Так вот чем мы должны заниматься?
Его вопрос звучит серьезно. И наивно для мужчины его возраста. За последнюю проведенную вместе неделю я узнала, что этот человек, как и его братья, не вращается в каких-либо кругах и не придерживается норм жизни стандартного американца. Он учился за границей, большую часть своего детства провел в Штатах, однако это, похоже, не привило ему любви к фастфуду, что безумно забавно для человека, который держит руку на пульсе текущих событий. Для человека, который живет в согласии с миром и все же в каком-то смысле так от него далек. Во-первых, он самый настоящий отшельник и человек привычки. Из-за его легкого обсессивного расстройства трудно увильнуть от заведенного Тобиасом порядка. Во-вторых, он без конца читал мне нотации, когда я сказала, что жуть как хочу фастфуд. По сути, он включил самого настоящего французского сноба. Я с трудом сбежала от него с сэндвичем с арахисовым маслом и желе, а теперь и вовсе приходится прятать вредную пищу.
Этот мужчина потакает своим пристрастиям, выбирая дорогой кофе в зернах, его еда должна соответствовать стандартам высокой кухни, а выбор вина, хоть и изысканный, но слишком затратный. Каждый его костюм пошит на заказ и подогнан у дизайнера, что я и так знала, но все же до сих пор, за эти два месяца, что он держал меня в заложниках, ни разу не видела, чтобы Тобиас дважды надевал один и тот же. Его вкусы, наверное, немного завышены, но я не виню его за то, что он тратит столько денег на хорошие вещи, потому как он рос не в таком доме, в каком мы жили. Он рос, мирился и прозябал в бедности вместе с тетей-алкоголичкой, которая считала тараканов членами семьи, а между делом пытался быть отцом своему младшему брату.