Исход Никпетожа

— Видишь, какая вещь, Ванька, — ответил я горячо. — Я и сам вижу, что отстал, как-то выбился из колеи. Я и сам вижу как здорово кипит кругом всякая общественная работа, да и жизнь сама интересней, как-то глубже и совершенно по-новому раскрывается, ну... а сил ввернуться в эту жизнь — нет, потому что все время голова работает над тем, как бы пообедать. Меня уж «занимательным парнем» стали называть, потому что я у всех кругом занимаю на обед. Потом еще вот что, чего в школе не было: станешь выступать по какому-нибудь вопросу, и все время думаешь, что тебя обязательно перекроют — ведь кругом сидят и зетят ребята, у которых язык словно на то и привешен, чтобы спорить. Не то, чтобы я их боялся... нет. У меня даже и теперь есть такие мысли, что в конечном счете я их всех забью. Погоди... дай только оправиться!

— Это, конечно, хорошо, что ты не унываешь... — задумчиво сказал Ванька. — Знаешь, в чем твоя беда? Что школьный коллектив, к которому ты был припаян, оказался недостаточно прочным, чтобы тебя и дальше поддерживать. Вот, ты и остался без козырей! Ну, и, конечно, твой индивидуализм мешает.

— Какой же я индивидуалист?

— Да ты забыл, что ли, как в школе настаивал постоянно на своих проектах, совершенно не учитывая об’ективной обстановки и... диалектики момента. С одной стороны, это, может, и хорошо, ну, а с другой— сам видишь, в каком положении ты очутился: тебе приходится начинать сызнова. Сейчас ты как проявил себя в общественности?

— Кружок юнкоров веду, в «Молодежное дело» пишем.

— Эх, не дело это... тебе на завод бы надо. Ну, уж теперь продолжай! Ну, а еще чем?

— Да ничем... Разве, что занимаю деньги направо и налево.

— Д-да... — сказал Ванька. — Тоже, общественники! Слушай: вести отчетность можешь?

— Не знаю. Могу попробовать.

— Вот в том-то и дело, что не знаешь. Ну, ладно, приходи ко мне через неделю, я со своими ребятами переговорю.

3 ноября.

Вчера начали ломать угол нашей комнаты, а жилплощади еще я не получил; поэтому нам с пастухом пришлось искать ночлега где-нибудь в другом месте. Вот, пошли мы с ним, наелись винегрету со студнем (у пастуха, по его словам, «еще летняя кубышка в кармане грехотит») — и пошли.

— Ну, ты вот что, Константин, — говорит пастух, — ты, я еще не знаю, какой человек. Однако утверждаю, чтобы без озорства и безо всякой похабности, потому что пойдем мы с тобой сегодня ночевать к проституткам.

— Да ты что, Финагент, — с ума, что ли, сошел? — Ни с чего я не сходил, а в прошлом году мне сколько раз приходилось. Среди этих девчат есть добрые, и не только что ночевать, а и накормят. Только — чтобы ни-ни. Понял?

Сколько времени мы ходили по бульварам, я уж и не знаю. Было уже поздно. Идут две каких-то такое накрашенных девчины, пастух — к ним:

— Эй, девчата, можно у вас переночевать?

— А почем подарите?

— Подарить — нечего, да ведь мы только переночевать. Нам ночевать негде.

— Ну, и топай своей дорогой, — говорит одна из них. — Тоже нашлись какие раклы!

— Мы с такими шпанами и говорить-то не будем, — сказала другая, и они ушли. После этого идут еще две.

— Можно у вас, барышни, ночевать? — спрашивает пастух.

— Ну что ж, идемте, — ответили они. — Только пивом угостите.

Пастух вынул мелочь из кармана, дал. Они купили две бутылки пива, и мы пошли к ним на квартиру. Комнатка была маленькая и разгороженная пополам какой-то грязной простыней. В комнате сильно пахло сыростью и мылом. Пастух, как пришел, скинул с себя теплый пиджак, расстелил его на пол и лег.

— А ты что же не на постели? — спрашивает одна из девчат. — Постель есть, на нее и ложись.

— Мы уж на полу как-нибудь, — отвечает пастух.— Ложись, Константин!

— Так вы зачем пришли-то? — спрашивает другая. — Ночевать пришли, — отвечает пастух.

— Ах вы, халтурники! — закричала тогда первая. — И денег платить не будете, пацаны вы эдакие?!.

— Пошли вон, шкеты, — серьезно сказала вторая. — У нас без сармака фарту не будет! Шеманаться нечего. У нас много не выпоешь.

— Вот еще, нашлись оптики! — кричала первая. — Зекают, абы поймать шмару на пушку!

— Ты, Тамара, не загоняйся в пузырек. — остановила вторая.—Они, должно быть, ученики. Ну, а только не взыщите, товарищи — у нас кимарить нельзя.

— Да мы уйдем, не трепитесь, шут с вами, — сказал пастух, натягивая пиджак. — Я думал, вы добрые, а вы, оказывается...

— Не пошамай три дня, тогда будешь добрый! — кричали еще девчата, когда мы спускались по лестнице. И опять пришлось нам ходить по бульварам. Дошли мы до какой-то фруктовой будки. Пастух зашел сзади нее и стал разгребать снег и доставать из-под него листья. Хотя было холодно без перчаток, я тоже стал так делать, и через несколько минут мы нагребли порядочную кучу листьев.

— Ну, теперь ложись спина к спине, а живот закрывай листьями,— скомандовал пастух.— Так и согреемся. А чтобы заснуть — читай молитву.

— Какую такую молитву?

— Наплевать на кровать — на снегу буду спать, наплевать на кровать — на снегу буду спать...

Так и сделал; и, верно, скоро забылся.

МЕТАНИЯ

17 ноября.