Исход Никпетожа

— Фу, какя чушь,— вмешался Корсунцев. — Я сейчас его уведу. Не волнуйтесь, барышни, это у него от коньяка и с голодухи.

Не помню уж, как мы вышли на улицу. Вспоминаются отрывки, как меня отчитывал Корсунцев:

— ...Ты забыл целевую установку. Ты зачем пришел: поесть? Ну, и ел бы до отвала! А то на поди: развел целую антимонию, не понимаю, как ты Маркса цитировать не начал! Встречаются люди, хотят повеселиться по-своему, а ты приходишь поесть — и бузишь! Стыд, конечно, пережиток, но ты пойми, что в другой раз тебя нельзя будет привести, хотя бы для жратвы.

— Я и сам не пойду.

— Балда! Жрать-то — надо?

— Слушай-ка, Никс, — пришло мне почему-то в голову спросить его. — А как ты уговариваешь этих... когда тебе нужно иметь с кем-нибудь из них сношение?

— Вот дурак-то! — воскликнул Корсунцев: насколько я мог заметить, коньяк и на него подействовал. — Что за вопрос? — Он засмеялся. — Тебе и невдомек, что тут мильон подходов. А главное, что нужно иметь в виду. — это философия.

— При чем тут философия?

— Философское обоснование. Нужно все время помнить такую формулу в отношении к женщинам: — «Мне ничего не стоит, а ей удовольствие». Во, — и больше ничего! Стоя обеими ногами на этой формуле, добьешься всего.. Только вот что, и совершенно серьезно: я тебя очень прошу, не называй меня в вузе Никсом. Никс я только у Пепеляевых.

— Перекрашиваешься, значит?

— To-есть, как перекрашиваюсь? — переспросил Корсунцев тревожно. — Нет, неудобно же в вузе, где меня все знают, как оратора и активного работника, именоваться фокстротной кличкой.

— А по-моему, можно, — возразил я. — Сплошь и рядом ребята зовут друг друга по именам и кличками.

— Ну, все-таки, я тебя очень прошу.

На этом мы расстались. У меня сегодня весь день болит голова.

20 октября.

Брожу, как в тумане, и в вузовском коридоре встретился с пастухом, с которым познакомился летом. Он в роде как образовался, словно только и ждал встречи со мной.

— Помнишь слепого? — спрашивает. — И как он насчет равенства проповедывал. Ну, так вот. Идем со мной на семинар судебной психиатрии, там сегодня интересный случай разбирается.

— Да ведь ты на физмате?

— Это ничего не значит. Я и судами интересуюсь.

Пришли мы с ним на семинар. Как раз профессор кончал вступительное слово.

— Перед вами сейчас пройдет интересный случай эпилепсии, — сказал профессор. — Я демонстрирую его перед вами, потому что случай в достаточной мере типичен.

Сейчас же ввели правонарушителя. Я удивился: это был тот самый «слепой», которого мы встретили в вагоне.

— Имейте в виду, что я припадошнай, — сейчас же заявил «слепой», — и сел.

— Да ведь мы как раз и хотим помочь вам излечиться от припадков, — успокоил его профессор.— Только расскажите нам, за что вы ранили сторожа физкультурной площадки?

— А это, как же, это было такое дело, — самодовольно ответил «слепой». — Какое он имеет право народ на площадку не пущать? Теперь равенство, значит, — должна быть справедливость.

— Да ведь площадку нужно расчистить, привести ее в порядок, при площадке содержится и отапливается помещение, — а все это стоит денег, — сказал профессор.— Деньги добываются путем взыскивания платы с посетителей. А вы хотели, чтобы сторож пускал всех бесплатно?

— Обязательно бесплатно, потому — земля народная. А деньги могут платить только буржуи. А это несправедливость есть, ежели со всех одинакая плата — и с буржуев, и с пролетариев. Буржуй, известно, наторгует, а бедный или, допустим, мальчишка — откуда деньги возьмет? А ему тоже интерес большой к этому делу. Вот и выходит несправедливость.

— Но ведь, сторож-то тут не при чем, — возразил профессор. — Его дело — исполнять приказания распорядителей. А вы сторожа пырнули ножом.

— А он — не исполняй неправедных приказаний. Он, ежели исполняющий неправедные приказания, — есть неправедный судия! — Голос «слепого» стал тонкий и крикливый, а сам он задрожал. — А ежели он есть неправедный судия, я должен ему воздать! Я на всех фронтах кровь проливал, я удушливыми газами душился, у мене бок вырван...

— Вы прежде всего успокойтесь, — говорит профессор, — никто вас здесь не обвиняет, а только хотят об’яснения вашего поступка. Выпейте воды.

— Тоже наклепывают, будто я у Кулагина селедку украл, — несколько успокоившись, продолжал «слепой». — Я не могу красть, мне нельзя красть, я справедливость должен наблюдать. Ежели я справедливость наблюдать не буду, то равенства не будет, вот что!

Когда «слепого» увели служителя, профессор сказал:

— Болезненная тяга к справедливости характерна для эпилептиков. К старости она перерождается в мрачную религиозность. Очень поучительна в этом случае история писателя Достоевского и его героев.

Когда мы вышли с семинара, пастух мне сказал:

— А когда этот слепой орал в вагоне, я думал, что он ради безобразия затеял про равенство. Оказывается, болезнь такая. Тем и хорош университет, что он всякому явлению дает об’яснение. Ты не обедал еще?