Исход Никпетожа

Почти три недели прошло со смерти отца, а я до сих пор не могу учитать самого себя. Получилось такое положение, при котором я от одной базы (школа) отошел, а к другой (ун-ту) не пришел. Коллектив, который поддерживал меня в школе, теперь больше не существует. И мне иногда, особенно по вечерам, страшно жаль только что кончившегося времени (периода) моей жизни. Конечно, в вузе коллектив гораздо больше, и в нем гораздо больше силы, — только я никак не могу найти себе в этом коллективе подходящего места. Пробовал я выступать на собраниях и в семинарах, но у меня выходило очень скверно — или это мне только казалось, потому что, на ряду с совершенно безграмотными и плохими ораторами, выступают ребята и девчата гораздо дельней, чем в школе, и блестящие ораторы. Мне за ними очень трудно угнаться.

Один профессор на литературном семинаре сказал по этому поводу, что так будет со многими ребятами, — особенно с теми, которые из второй ступени, но что этим смущаться не следует.

Обязательные шесть часов общественной работы я провожу в кружке юнкоров. Пишем и обсуждаем корреспонденции в журнал «Молодежное дело». Это очень отвечает моей психологии еще и потому, что я чувствую особенное призвание к писанию.

Но главная моя неувязка на фронте личной жизни, это — что не хватает денег. Три червонца от тетки вышли, и. я не знаю, как дальше будет, если не получу стипендии. Пробовал достать работу, но это очень трудно.

10 октября.

Должно быть, у меня был очень голодный вид, когда я стоял в университетском коридоре, потому что ко мне вдруг подошла какая-то девчина и говорит:

—Что, сегодня не обедал, парень?

Я сказал, что это она верно угадала.

— Ну, когда так, — пойдем.

— Куда?

— Там увидишь. На заработки.

Вот пошли мы с ней. Приходим в кино. Так, паршивенький кинушка, а народу много. Картина идет «Аэлита».

— На кой шут я туда пойду? — говорю я. — Во-первых, я уже видал, а, во-вторых, на голодный желудок — не до картин.

— А ты меня слушайся, а не рассуждай. У нас в общежитии говорят: «Послушаешься Веру — поешь в меру». А Вера — это я.

Вытащила из кармана две контрамарки — и стоит. Вот идет какой-то гражданин с дамой под ручку. Вера — к ним.

— Граждане, вы за какую цену хотите покупать билеты?

Этот самый тип замялся, смотрит на свою даму:

— Н-н-не знаю, — говорит. — По рублю... или дороже.

А дама:

— Чего там дороже, деньги разбрасывать? По рублю.

Тут гражданин спохватился:

— А вам какое, собственно, дело до этого?

И строго на Веру смотрит. А Вера дергает меня за рукав и говорит:

— Да вот, мы с товарищем не пойдем, а у нас есть места. Одним словом — давайте деньги, и у вас сейчас будут билеты.

Тут дама посмотрела на Веру сверху вниз и говорит: — В отделение их надо отправить.

Вера на нее как накинется:

— Это за что же в отделение? Вы не имеете никакого права так говорить, гражданка! Это даже возмутительное безобразие! Я вам предлагаю безо всякой очереди достать билеты, а вы нас за жуликов принимаете! На каком основании?

Гражданин говорит даме:

— Что ты, в самом деле, еще никаких оснований нет!

И полез было в карман за деньгами. А дама уже во весь голос:

— Нет, это не первый случай. Мне Марья Давыдовна рассказывала и говорила, что таких нужно сейчас же отправлять в милицию.

Вера тут на нее. Руки в карманы пальто засунула:

— Ну, идемте в милицию! Что же вы не идете в милицию? Идемте сейчас же в милицию. Ага, испугались! Что же вы тогда грозите милицией? Моментально идемте, ну?

А сама вся дрожит. А я даже не знаю, что мне делать: в землю провалиться, что ли? Эта дама повертелась во все стороны, видит, что делать нечего, дернула гражданина за рукав, и они оба ушли.

— Ну, и катись колбаской до самой кавказской, — говорит им вслед Вера, а сама нервно смеется. — А вашей Марье Давыдовне передайте от меня, что она — ду-у-ура! Ну, что, — видишь — драпанули? — спрашивает меня. — Это, если сдрейфить, так и вправду засыплешься. Но только идем отсюда, на нас все смотрят.

Мы с ней ушли, я по дороге и говорю:

— Ведь, это выходит какое-то жульничество, обман. Похоже, мы с тобой в чужие карманы залезаем?

— Никакого тут обмана нету, — отвечает Вера. — Они деньги платят, кинушка контрамарки получает, за которые тоже деньги уплочены, а ты — дурак. И молчи.

Пришли в другое кино. Там тоже очередь у кассы. Вот, опять идут: какой-то товарищ в кожаной куртке и пенснэ, и с ним — какой-то паренек лет пятнадцати. Вера к ним подошла.

— Вы в какую цену билеты хотите покупать?

А тот — не знаю, — догадался, что ли, как захохочет в ответ:

— Вы это что же, товарищ, деньги зарабатываете?

Вера спокойно отвечает:

— Нет, мы с товарищем хотели итти и не пойдем. Вам какие билеты?

— По восемьдесят пять копеек, — весело отвечает товарищ. — Два. Держите деньги.

Вера сейчас же к кассе, без всякой очереди. На нее вся очередь закричала:

— Куда лезете? Эй, гражданка, воротитесь! Не пропускайте без очереди, что за безобразие!

Вера обернулась на них:

— Имею полное право без очереди, билеты меняю.

Почему-то все замолчали. (Я бы не замолчал). Вера очень быстро всунулась в окошко кассы, и сейчас же катит с билетами: